За два года аспирантуры Игнат защитил кандидатскую, попреподавав параллельно немного, но тут ему стало скучно заниматься чистой наукой. И наш непосредственный хлопец принялся предлагать себя, такого гоголя бесценного, в серьезные организации…

Это потом, спустя годы, он поражался тогдашнему себе и своей наивной уверенности, что его знания-умения нужны всем, как неожиданное богатство, свалившееся с небес чудом на голову.

То, что на дворе девяносто третий год и в стране происходит заваруха, которая очень напоминает жертву Альцгеймера в борделе, которая удивляется, что ее постоянно все имеют и не хотят за это платить, он как-то не учел.

И, тем не менее… тем не менее, его взяли, и по родной, любимой специальности, обойдясь, правда, без аплодисментов восторженных, в отдел научной экспертизы в ленинградский филиал Государственного проектно-строительного и конструкторского института строительства мостов.

В яблочко! И наукой можно заниматься, и настоящим, прикладным, реальным делом, радовался перспективам Игнат.

Ага! Жизнь поржала над оптимизмом Стрельцова, покрутив выразительно пальцем у виска, и принялась обтачивать его, как карандаш точилкой, поучая реалиям.

Игнат, когда вспоминал себя того, двадцатитрехлетнего, поражался до глубины души своей имбецильной наивности и радости житейской. Какая наука? Какое строительство? Вот кто-нибудь из вас слышал о том, что у нас в девяносто третьем мосты-дороги строили? Нет, их, конечно, иногда строили, но кто, как и за какие деньги, сейчас даже школьникам понятно.

А так, чтобы всерьез, капитально и по науке, — фантастическая беллетристика!

Но, черт его знает, то ли Стрельцов такой фартовый был, то ли не затачивался категорически под негатив и проецирование на себя возможных худших сценариев жизни, но применение его знаниям-умениям и исследовательскому энтузиазму нашлось.

Правда, как выяснилось, несколько экстремальное, даже скорее не несколько, а критически экстремальное, с перебором.

Руководство института в те времена крутилось как могло, чтобы сохранить и коллектив, и работу, и уникальные научные наработки. Вот и брались за любые проекты по профилю. Одним из таких проектов стал договор с международной организацией о проведении глубокого анализа состояния мостов-дорог в отсталых странах. Назначили Стрельцова руководителем и принялись посылать в такие места…

Мама дорогая!

И где он только не бывал, и чего только не насмотрелся, и каких только страхов не пережил, хоть пособие по выживанию пиши!

В Африке пришлось ноги уносить всей группой от повстанцев, да еще героически спасать аппаратуру дорогостоящую. Отсиживались в какой-то заброшенной халупе трое суток, пока их не выручили правительственные войска. В Анголе чуть в реке не утонул вместе с оборудованием, еле выгреб, и два дня чапал к переправе по склизкой, разъезжающейся под ногами, размытой дождями грязи.

В Афганистане на их экспедицию натолкнулись наркоторговцы и держали под прицелами автоматов несколько часов, пока не врубились, что они собираются дорогу ремонтировать, — обрадовались! Хорошо, мол, дорога нужна, да еще как! По плечам дружески хлопали, угощали чем-то подозрительным, улыбались в бороды, словно и не пытались несколько минут назад пострелять мимоходом.

Да каких только засад, попадалова и фигни не случалось за эти годы!

Но деньги для института родного, Отечества и себя самого зарабатывать надо было и опыта уникального, богатого и разнообразного набираться.

Постепенно командировки стали менее экстремальными. Спокойнее, продуктивнее и цивилизованней, с явным географическим смещением в сторону Европы. В двухтысячном году Стрельцов получил должность начальника отдела научно-технической экспертизы металлов и сплавов. Между делом и поездками по настоятельному требованию начальства защитил докторскую, основанную на своих наработках в разных странах. Материала у него накопилось выше головы, только компонуй и систематизируй.

Но наука в чистом, так сказать, виде, ради науки, Стрельцова теперь не увлекала, он больше прикладником хотел быть, для которого важнее конкретика в контексте проектных изысканий.

В две тысячи четвертом году их институт отпочковался от Главмостостроя и стал отдельной единицей, стремительно развивающейся и завоевавшей определенный вес в мировом масштабе. А в две тысячи пятом Стрельцова назначили начальником всех объединенных отделов научных экспертиз. Так и работает по сей день, по пути карьерном успев жениться-влюбиться, родить дочь и развестись.

— Есть куда еще расти? — начала расспрашивать заслушавшаяся его рассказом Инга.

— А то! Наука сейчас так стремительно развивается, только поспевай изучать-внедрять, совершенствоваться. Я больше года проработал в Европе: Германия, Франция, Голландия, что-то вроде обмена опытом различных школ и направлений. А сейчас у нас потрясающий проект во Владике.

— Наверняка это ужасно интересно! — посверкивая глазами, рассуждала Инга.

— Интересно, — подтвердил он и усмехнулся, — и очень далеко от цветоводства.

— А в жизни все далеко от цветов! Ну и что! — живенько принялась дискутировать Инга. — Вот моя задача и состоит в том, чтобы как-то соединить цветы и нерифмованную жизнь.

— Инга, ты извини, — осторожно задал Игнат всплывший в сознании по аналогии с прозой жизни вопрос, — а чем болеет Анфиса Потаповна? Почему она в инвалидном кресле?

— Да ничем наша Фенечка не болеет! — рассмеялась Инга. — Прекрасно себе ходит, и зарядку по утрам делает, и променад у нас по два часа в день с весны до первых снегов.

— Почему она тогда в кресле передвигается? — недоумевал Стрельцов.

— Ну, это как раз из разряда тех погремушек в избушке. Весьма характерно для нашего семейства.

— Придется тебе рассказать, — усмехнулся Игнат, предвкушая нечто неординарное.

— Как водится, все началось с мамы. Мама — это отдельная тема, в тонах психологического этюда. Она, конечно, замечательная, и мы все друг друга любим, но жить с ней — еще тот экстрим!

После смерти супруга, случившейся шесть лет назад, погоревав тяжело, повдовев год, Ангелина Павловна вдруг обнаружила, что осталась без любящего мужчины, который безоговорочно принимал ее такой, какая она есть. Осознание этого обстоятельства и чувство дискомфорта от одиночества послужили бикфордовым шнуром к тротилу для эгоцентризма Ангелины Павловны. И она посчитала себя вполне конкурентно достойным призом на рынке невест.

Первые поиски настоящего мужчины завершились парочкой романов, стремительных по накалу страстей, как в начальном, так и без перехода наступавшем конечном этапе.

Третьим на горизонте возник Степан Иванович со странной фамилией Гардо. Язвительная Фенечка не преминула тут же подтрунить над дочерью, намекнувшей на серьезность отношений с данным кавалером:

— Гардо-Исла звучит как-то с подтекстиком, ты не находишь?