Вид свежей зелени, воды, открытый горизонт после долгого странствия по скалистым горам, после многих дней, проведенных в дикой горной местности и путешествия по сожженным солнцем, бурым равнинам, вызвали невольные слезы восторга на моих глазах. Фра-Антонио бросил мне сочувственный взгляд; он также был необыкновенно восприимчив к красотам природы.

Между тем Рейбёрн с Янгом, судя по их тревожным взглядам, думали только об опасности, которой могла грозить нам эта очаровательная долина; на ближайшем к нам берегу были выстроены дома, а на противоположной стороне виднелись другие, так как ширина озера не превышала двух миль. Спрятавшись за скалу, Рейбёрн долго и сосредоточенно рассматривал окрестность в зрительную трубу.

– Признаюсь, это место поражает меня, – сказал он наконец, отрывая глаза от инструмента. – Здесь, несомненно, был город, но я не вижу в нем ни малейших признаков жизни; удивительнее же всего то, что дома как будто спускаются в озеро. Возьмите трубу, профессор, и вы увидите, что некоторые из них на этой стороне стоят как следует, на твердой почве, а далее, по отлогому берегу, другие жилища уже находятся в воде; еще дальше, над поверхностью озера, видны одни только крыши. И, насколько я мог рассмотреть, на противоположном берегу повторяется то же самое. Можно подумать, что озеро образовалось после постройки города.

Посмотрев в зрительную трубу, я убедился, что Рейбёрн говорил правду; кроме того, мне было удивительно, что многие из этих домов были велики и выстроены из камня. Их форма напоминала мне здание, виденное Чарнеем, и я очень желал спуститься к озеру, чтобы рассмотреть их ближе. Янг и фра-Антонио также поочередно посмотрели в трубу и не заметили никаких признаков жизни в долине; такое открытие придало нам храбрости пуститься далее. Но что еще более ободрило нас, так это царский символ, вырезанный на скале, как раз у конца ущелья, где начинался крутой спуск; вырезанная под ним стрела указывала прямо вдоль крутой тропинки.

– Наверно, это и есть укрепленный город, – сказал Янг, – и, если сокровищница ацтеков находилась здесь, мы можем беспрепятственно овладеть кладом: ведь тут нет живой души. Подхлесни-ка хорошенько своего вислоухого, Пабло, и пойдем дальше. Какая жалость, что мы были принуждены оставить своих мулов! Если сокровищница наполнена серебряными слитками, нам придется захватить с собой очень мало, потому что у нас теперь остался один Эль-Сабио.

Пабло не понял его слов, сказанных по-английски, но он услыхал свое имя вместе с именем Эль-Сабио, а выразительный жест Янга объяснил ему остальное. Мальчик стал понукать Мудреца и вся наша компания торопливо побежала под гору.

Вообще, наш путь от пещеры оказался гораздо более удобным, чем можно было думать сначала. По мере того как мы подвигались вперед, становилось очевидным, что наша дорога была проложена и выровнена человеческими руками. Во многих местах мы встречали террасы, которые поддерживались отлично выстроенной стеной; глубокие впадины были заложены большими ровными глыбами камня, представлявшими нечто вроде моста; когда же это шоссе делало крутой поворот вокруг высокого выступа скалы, передняя часть утеса оказывалась сглаженной. Все это было сооружено, конечно, в очень отдаленные времена, на что указывали обломки скал, валявшиеся тут и почерневшие от времени.

– Тот же человек, который поставил на место статую идола, работал и здесь, – пояснил Рейбёрн. – И человек этот был первоклассный инженер. Хотелось бы знать, как он ухитрился перебросить такие каменные глыбы через расщелину скалы. Тут решительно негде поставить подъемного крана, и мне удивительно, как мог он ворочать подобные тяжести.

Восхищение Рейбёрна профессиональным искусством давно прошедших времен возрастало еще более, когда дорога повернула в долину и пошла по отлогому спуску совершенно ровной линией, к озеру, где широкая набережная была вымощена квадратными плитами. Мы с фра-Антонио также заинтересовались этим сооружением, вполне тождественным с мощеной дорогой, найденной на восточном берегу Юкатана и продолжающейся на острове Козумель.

Этой мощеной аллеей мы вошли в город, потому что открытое нами поселение совершенно заслуживало такого громкого названия. Правда, первые дома были малы и состояли из одной комнаты, подобно жилищам рабочего класса на окраинах всякого современного мексиканского города. В них царили тишина и запустение, но с первого взгляда казалось, будто бы они покинуты на время, потому что домашняя утварь обитателей оставалась на прежнем месте, точно повседневная жизнь шла своим чередом в этих стенах. В первом домике, куда мы вошли, глиняный горшок стоял на каком-то подобии очага, а рядом с очагом лежала кучка угля. В горшке виднелись остатки костей, а под ним – несколько пригоршней несгоревшего угля. Можно было подумать, что стряпня производилась здесь какой-нибудь час назад. Рейбёрн даже сунул руку в золу – пощупать, горяча ли она. Но более внимательный осмотр убедил нас, что прошло много времени с тех пор, как на этом очаге пылал огонь. В одном углу комнаты мы нашли кучу циновок, но при малейшем прикосновении они рассыпались под нашими руками; а кость в горшке была до того суха и выветрена, что оказалась легкой, как пробка.

Подобные же следы человеческого жилья нашли мы и в других домах. При первом взгляде, все они казались покинутыми с минуту назад; но потом оказывалось, что уже много, много лет здесь не было живой души. В одном доме стоял ткацкий станок, похожий своим устройством на те, которые употребляются до настоящего времени индейцами племени навахо; на нем висел частью оконченный кусок материи, которая некогда была толстым сукном. В другом месте одежда из бумажной ткани была небрежно брошена на полку, как будто за минуту перед тем. Но, когда я вздумал взять ее в руки, она рассыпалась у меня между пальцами, обратившись в тончайшую пыль.

Из человеческих останков среди этого печального запустения был найден только иссохший труп женщины в верхней комнате одного из более поместительных домов дальше окраины города. Она лежала на постели из матов, немного повернувшись на бок и протянув одну руку к глиняному сосуду, стоявшему возле нее на полу. Поза этого трупа была крайне характерна: она говорила о жгучей, лихорадочной жажде, о такой крайней слабости, что один или два дюйма, отделявшие руку от сосуда, являлись уже неодолимым препятствием, непроходимой пропастью. Вероятно, в этих стенах раздавались болезненные, слабые стоны; больная изнемогала от жажды, но не могла добраться до воды и наконец умерла в полнейшем, безотрадном одиночестве. Узкая полоска света, пробравшись в расселину стены, освещала зубы покойницы под высохшими губами, и мертвая голова как будто усмехалась. Картина выходила крайне зловещей и страшной.

Подойдя к самому озеру, мы убедились, что Рейбёрн был прав: только немногие дома стояли на суше; остальные строения были затоплены у своего подножия и выступали из воды, у других же виднелись только крыши. Очевидно, вся долина была кратером потухшего вулкана, и оставалось только предположить, что в дальнейшем, вследствие нового геологического переворота в природе, громадная масса воды внезапно хлынула сюда и затопила выстроенный здесь город. Что бы ни вызвало эту катастрофу, она, по-видимому, наступила совершенно внезапно. Обстановка домов показывала, с какой торопливостью они были покинуты; жители, вероятно, обратились в беспорядочное бегство, обезумев от страха: доказательством этому служила, между прочим, несчастная больная, останки которой мы нашли. Судя по ее жилищу, она была женщиной с достатком и все-таки ее бросили, старую или больную, на произвол судьбы.