Пар поднимался высоко, под купол с прорезанными окошками, но сырости не было, дышалось легко. В стены зарывались ниши, где на мраморных скамьях возлежали купальщики, они крякали и стенали под руками рабов-массажистов.

Намывшись и напарившись, Сергий окунулся в общий бассейн и устроился на скамье. В соседнюю нишу протопал Гефестай, вытирая волосы. Вынырнул Эдик и сделал кушану внушение:

— Осторожнее ерзай, а то скамейку продавишь! Наел задницу.

— Молчи, худоба! — добродушно ответил Гефестай. Эдик подсел к Сергию и накололся на египетский амулет.

— Ой, чего это?

— Это тьет, — любезно объяснил Лобанов, — или «Кровь Изиды».

— Петля какая-то.

— Это не петля, это вагина богини.

— Да-а?! — восхитился Чанба. — Не больно-то и похоже.

Он нацепил цепочку на палец и завертел амулетом в воздухе.

— Не потеряй, смотри, — проворчал Роксолан.

— А чего?

— А того! Это ключ от квартиры, где деньги лежат. Помнишь пирамиду Хуфу?

— Ну?

— Тьет — это ключ. Когда надо, он отворит потайную дверь и откроет проход до самой сокровищницы фараона. Понял?

— Ух ты! — вылупил глаза Эдик. — И много там тех сокровищ?

— Да тише ты, не ори. Много, мало. Комната такая, примерно пять на пять, и вся забита золотом — где по пояс, где по грудь.

— Ни фига себе. Так чего ж ты не взял?!

— Чучело! — прогудел Гефестай. — Что б ты стал делать с такой кучей золота? Унитазы ковать?

— Сам чучело, — быстро ответил Эдик и задохнулся: — Да я б. Ух!

— Не переживай, — усмехнулся Сергий, — надо будет, откроем фараонову хованку.

— А когда? — оживился Чанба.

— А как на пенсию выйдем.

— У-у. Это сколько еще ждать.

— Всё, хватит валяться, — поднялся Сергий. — Одеваемся, обуваемся, строимся. И — шагом марш!

— А куда мы шагом марш? — осведомился хитроумный внук Могамчери.

— На рынок.

Рынок в канабе выстроили на окраине, окружив квадратом кирпичных стен, а вдоль стен устроили портики с лавками. Тяжелые ворота этой цитадели купли-продажи отворялись с раннего утра, а закрывались, когда начинало темнеть. Рынок был открыт для торговли с варварами, и его быстро прозвали Сарматским — степняки были частыми гостями Дробеты. В поселке, улицы которого патрулировались легионерами, сарматы вели себя смирно, не безобразничали, ну а на рынке за порядком вообще следили бенефикарии — с этими ребятами не забалуешь.

Впрочем, торговали все понемножку. Римляне-переселенцы продавали вещи, привезенные с собою, даки выносили брынзу и мед, роксоланы с Нижнего Данувия пригоняли овец, выкладывали воловьи шкуры, скатанные в тяжелые рулоны, а язиги предлагали коней. Именно коней — сарматы, эти «доители кобылиц», берегли породу. Вся их мощь и слава держалась на кавалерии, и они не имели намерения поднимать коневодство Рима. А если бы кто-то из соплеменников продал имперцам кобылу, предателя ждало суровое наказание: его бы волочили по степи на аркане, пока трава и земля не стесали бы тело до кости.

Коней сарматы приводили всяких: обычных степных лошадок, коротконогих, длинношерстных и пышногривых, — таким никакая зима не страшна, они и под снегом траву найдут; чистокровных аргамаков — золотистой масти, с белым хвостом, но без гривы; роксоланских альпов — за каждого из этих гнедых красавцев просили тридцать золотых денариев.

Искандер сразу выбрал себе аргамака, его примеру последовали и Гефестай с Эдиком. Чанбе, правда, куда сподручней было бы с маленьким степным скакуном, но чтобы конь гордого абхаза оказался ниже в холке, чем у друзей. Не бывать тому!

А Сергий все ходил по торговым рядам, осматривая лошадей, и никак не мог выбрать. Конь — не просто средство передвижения, это четвероногий друг. Легко ли выбрать друга?

От стены до стены тянулись коновязи, за ними бойко гарцевали или беспокойно отаптывались скакуны всех мастей. Ржание металось по рынку, эхом носясь из угла в угол.

Рядом с животными сидели хозяева — в коротких перепоясанных рубахах, мягких сапогах и плащах, застегнутых фибулой на плече. День стоял теплый, но сарматы были в мохнатых конических шапках из волчьих шкур. Лишь один встряхивал прямыми длинными волосами, черными с просинью.

Лобанов остановился. Да это сарматка! И прехорошенькая.

Девушка, привлекшая внимание Роксолана, была одета в шаровары и сорочку, ощутимо выдававшуюся в груди и подпоясанную в узенькой талии. Рукава были отделаны золотыми бляхами. Сарматка, косо глянув на Сергия, расправила вышитый платок-гиматион и повязала его на голову.

Лобанов скользнул взглядом по ее ногам, но понять, стройны ли они, не смог. Только и разглядел, что меховые туфельки на изящных ступнях, украшенные кораллами.

Вновь подняв глаза, кентурион встретил девичий взгляд. «Очи черные…» — мелькнуло у него. Девушка смотрела на него, нисколько не смущаясь и не отводя глазок. Интереса своего она тоже не скрывала.

А Сергий никак не мог успокоиться. Снова и снова он разглядывал лицо сарматки, ее кожу, осмугленную то ли солнцем, то ли южной кровью, тонкий нос, брови вразлет… Смотрел — и насмотреться не мог.

Девушка первой не выдержала — улыбнулась, рассмеялась. Лобанов тоже расплылся в улыбке и подошел ближе. «Цветок душистых прерий» спросила его о чем-то, но Роксолан не понял языка — то ли дакийского, то ли сарматского. Он так и ответил:

— Не понимаю.

Тогда девушка перевела свой вопрос на латынь, причем довольно чистую, хотя и с гортанным призвуком:

— Тебе нужен конь?

— Куда больше, — признался Сергий, — мне нужна молодая, красивая кобылка.

Девушка не обиделась — сравнение женщины с лошадью было принято у сарматов в песнях и сказаниях. Она кокетливо улыбнулась и сообщила:

— Ее зовут Тзана.

— А я — Сергий. Тзана сама торгует лошадьми?

Он спросил об этом не потому, что его интересовали вопросы равноправия женщин у сарматов. Просто надо же было ему успокоиться.

— Тзана не одна, — улыбнулась девушка. — Со мною дядя Абеан и братец Сар.

И тут Роксолану пришлось туго — крутой кентурион совершенно не знал, как быть. Его влекло к этой девушке, но как повести себя, что сказать Тзане?

Молоденькая сарматка отвернулась к коню чалой масти и одной рукой поправляла сбрую. А вот пальцами другой руки она щипала себя за щеки, чтобы вызвать румянец. И еще девушка покусывала губки, чтобы и те выглядели ярче.

— А вот, — оживленно заговорила она, оборачиваясь, — посмотри, какой конь!

Она обошла чалого и тут же вернулась, ведя в поводу саврасого жеребца — светло-рыжего с темной полосой по хребту. У него были маленькая голова, уши торчком, изогнутая шея и прямые, как копья, сухие ноги с маленькими копытами без волос на бабках. Конь был покрыт чепраком, седло было отделано заклепками, а уздечку покрывали белые ракушки, предохраняющие всадника от дурного глаза.