– А они нас хотели проучить за опоздание на обед, – сказал Салтан, набычившись. – Теперь из-за нас всех лишили выхода в город. Мы не хотели…

– Вы сами готовы за свой проступок отвечать? – поинтересовался Забиякин. – Если запрет коснется только вас?

– Готовы, – вразнобой ответили мы.

– Ладно, всем спать. Убирать свой бардак будете утром.

Я.

– Еще раз объясни мне, что произошло, – Мирон Афанасьевич завел меня в свою маленькую рабочую коморку и кивнул на узкую тахту. – Присаживайся, рассказывай.

– Так нечего рассказывать, – я послушался совета чародея и скромно присел на краешке тахты. – Кто-то запустил элементалей, а они в меня полетели. Я даже испугаться не успел, как плетение рассыпалось. Правда, откат был в виде хлопка.

– Ну, это бывает почти всегда, – отмахнулся Забиякин, – особенно с боевыми плетениями. Ты, значит, не видел того, кто сформировал магоформу?

– Темно было, лиц не разобрать, – пожимаю плечами. Действительно, рассказывать совершенно нечего. Если бы Пашка Тихий своим языком поменьше болтал, так и вовсе хорошо было бы.

– А Темкин тебя видел, – вдруг сказал Мирон Афанасьевич.

– Он не уверен, – смело возражаю чародею. – Я же ничего не делал, просто стоял, когда магоформа на меня летела. Испугался. Ноги как будто к полу приросли.

– Н-да, – пальцы мужчины бодро простучали дробь по столу. – До меня слухи дошли, что вчера днем, когда вы отсутствовали в приюте, у Торгового Двора были показательные выступления одной компании, выпускающей экзоскелеты для армии и наемных структур. И конфликт, который там произошел.

Забиякин тяжелым взглядом пришпиливает меня к месту. Чувствую, как неприятно вспотели ладони. Я машинально вытер их об штаны.

– Ты с мальчиками был там?

– Я был там, – киваю, подтверждая только свою вину, но Забиякин вдруг усмехнулся, поняв мою хитрость.

– Тебя никто не заподозрил, что ты полностью «выключил» интегратор?

– Думали, произошел технический сбой.

– Ты больше не на такие представления не ходи, – предупредил меня чародей. – Я понимаю, что ты еще ребенок, тебе хочется развлечений, которых в этом доме не хватает. Но ради своей безопасности нужно затаиться и просто жить. Если тебе хочется посмотреть что-то интересное или заняться неординарным делом, ты просто скажи мне. Я оценю риск и посоветую тебе, как быть. Понял меня, Вик?

– Да, понял, – пробурчал я.

Забиякин тяжело встал и подошел к тахте. Его пальцы обхватили мой подбородок и задрали голову вверх. Обожженное лицо смотрело прямо на меня. Жуткие рубцы словно живые елозили по щеке, причиняя, наверное, чародею боль.

– Сказать тебе одну вещь? Я не вправе пугать, но ты должен осознать свое положение. Обычно такие дети, как ты, не доживают до двадцати лет. Они или умирают от каких-то болезней или пропадают навечно. А бывает и так, что плохие люди навсегда приковывают уникумов, отличающихся необыкновенным Даром, в самом глубоком подвале на цепь и используют для своей корысти. Чтобы не повторять судьбу этих детей, будь очень внимателен к мелочам, старайся не показывать, чем владеешь. Я тебя испугал, да?

– Нет, – моргнул я, и цепкие пальцы отпустили подбородок. – Все равно я попадусь, рано или поздно. Это же неизбежно, дядя Мирон. И кто меня спасет?

– Империя, – просто ответил Забиякин. – Но для таких, как ты, не существует отдельных школ. Их попросту нет в России. А отдавать тебя сейчас в кадетскую школу с одаренными означает только одно: слух среди аристократических родов распространится со скоростью лесного пожара. Поэтому держись возле меня и не делай глупостей. Лучше уж так…

Чародей вздохнул.

– Иди, Вик. Занимайся своими делами.

А сам сел на тахту, устало сложив тяжелые руки на коленях, глядя мне в спину, словно пытался выжечь на ней предупреждение: не лезь, куда не следует. Или боролся со своими мыслями, ворочающимися в голове.

Через неделю тяжело заболел Паша Тихий. Он двое суток метался в горячем бреду; его поместили в приютский лазарет, и господин Бергер сидел возле него днем и ночью, тщась понять причину болезни, исследуя не только ауру Пашки, но и мониторя каждый участок жизненно важных органов. Ни одна целительская техника не помогала. Пашка угасал.

– Мальчика надо срочно перевозить в Императорскую клинику и помещать в капсулу, – Бергер решительно вошел в кабинет госпожи Беловой, которая, как и сам Целитель, практически не спала, дежуря в лазарете. – Течение болезни прогрессирует, а я не могу найти очаг болезни. Какое-то непонятное сдавливание всех энергетических каналов, в мозгу стремительно распространяется опухоль. Я стараюсь снять магоформы, но они каким-то образом вновь возрождаются. Кто-то воздействовал на его организм. Цепочка вредоносных проклятий хитро закольцована, а я не специалист по их снятию.

– Господи, это же целая волокита! – закрыла лицо руками Марья Дмитриевна. – Надо через Попечительский Совет выбивать квоту! Даже в срочном порядке на это понадобится трое суток!

– Звоните сейчас! – Бергер схватился за ручку своего медицинского кейса. – Я могу уже сегодня заехать в Комиссию и отдать полагающиеся бумаги с анамнезом болезни. Под личную ответственность. Нет времени на размышления!

Белова взялась за трубку телефона, лицо ее мгновенно приобрело жесткое выражение. Пальцем набрала нужный номер, дождалась кого-то на другом конце провода и резким голосом потребовала соединить ее с Председателем Совета. Видимо, ее просьба осталась без ответа, и женщина едва не сорвалась на крик. Успокоившись под влиянием ментальных волн Целителя, она объяснила ситуацию собеседнику.

– Вас будут ждать в Комиссии, – сказала Белова устало, положив трубку на рычаг. – В течение двух часов вам нужно предоставить анамнез и заключение с личной печатью. Успеете?

– Да уже все готово! – Целитель встал, сделал легкий поклон, и не забыв шляпу, вышел из кабинета настоятельницы.

Пашку не успели спасти. На третью ночь он умер в лазарете. Его смерть как огромная кувалда обрушилась на наши головы. Многие из нас, конечно, встречались с костлявой, хороня родных и близких, после чего оказывались в стенах приюта. Но лично для меня уход Тихого стал настоящей загадкой и трагедией. Может оттого, что был впечатлительным ребенком? Одаренные, в отличие от простых людей, не имеющих искру, могут бороться с болезнями гораздо лучше. У них есть резерв сил, помогающий преодолевать любую хворь. Но Пашка сгорел быстро, как будто его искру пригасили принудительно. Жестоко и насильно.

Повзрослев, я много лет пытался добиться ответа на один-единственный вопрос: почему ребенку с искрой не смогли помочь, хотя все предпосылки для этого были? Опрашивал я всех лекарей, которых встречал на своем пути, и каждый давал мне версию произошедшего. А один из бывалых одаренных, очень умный китаец, с которым я однажды пересекся на своем жизненном пути, бросил всего лишь одну парадоксальную фразу, которая заставила меня глубоко задуматься и заново переосмыслить те волнительные и напряженные дни: «может быть, ему не повезло стать свидетелем какого-то события, вот и случилась болезнь».