Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Решение, которое я приняла, когда разговаривали с Маней про черное и белое, почти не пугало. Осталось дождаться мужа, поставить его перед выбором.
Я прошлась по квартире. Понятно: сил не хватило растащить все по углам – свалили, где ни попадя, в коридоре и на кухне. Дверь в большую комнату была приоткрыта. Мне уступили супружескую спальню, Маша с мужем спали в гостиной, разложив диван. Я заглянула. Они не сплелись голубками. Они лежали друг к другу спиной. Но Степан закинул на Машкино бедро руку – держу свое. А Машка голой, из-под одеяла вылезшей, вывернутой назад ногой, втиснулась между ног Степана.
Несколько секунд я смотрела на них, отметая планы убрать в квартире, приготовить завтрак… Какой, к лешему, им завтрак?
Вернулась в маленькую комнату, нашла бумагу и фломастер, и скотч. Написала.
Прилепила на дверь большой комнаты листок: «Личного времени до 11.30. Целую. Настя».
Выходя из квартиры, я задавалась вопросом: «Случались у мамы ситуации, когда она отправлялась гулять без нужды, чтобы оставить нас с Борисом наедине? Чтобы могли мы без стыдливой оглядки: только тише, тише – предаться заветному и почти постоянному желанию…» Не помню. Да и кто в молодости обращает внимание на предоставленные условия? Есть момент – лови.
Я гуляла недалеко от Машиного дома, по рыночку, которым стихийно заполнился пустырь около универсама. Хотелось что-нибудь купить, но дребедень на прилавках не стоила того, чтобы вести ее из-за моря. В столице такой – навалом. Лучше уж огурцы маринованные Машкиной свекрови. Неожиданно увидела Ольгу, которая стояла у прилавка с детским бельем и сварливо торговалась. Мне бы подойти к Оле и повиниться за плохое поведение. Нет. Не идут ноги. Ложь во спасение Ольге не нужна, мне – тем более. Но я отметила, что Ольга купила семь трусиков одного размера, семь – другого, гольфики, и носочки, и какие-то подвязочки, мне, имеющей сына, неведомые современные девчачьи атрибуты… Можно сколь угодно рассуждать о недостатках матери, как я чесала язык об Ольгиных грехах, но если дочери ее каждый день меняют трусы, то она – хорошая мать.
К полудню, купив фрукты, я вернулась домой. Маша и Степан уже навели порядок.
– Спасибо! – тихо шепнула мне Маня.
Глаза у нее были счастливыми, как у женщины после неторопливой любви, когда не боишься, что тебя услышат в соседней комнате или что сейчас в дверь забарабанят дети.
Я хотела пошутить: «Быстро справились, вещи успели разложить», – но не стала ерничать.
Степан отправился на вокзал встречать сплавщиков, через час привез их.
Борис и дети ввалились в квартиру. Довольные и усталые, пахнущие партизанами – кострами, лесом, несвежей одеждой. И с планами в следующем году пройти более сложный маршрут.
– Уф! Все! – шумно выдохнул Борис. – Сдаю туристов. Если не считать ссадин, порезов, синяков, товарный вид не пострадал. Где мои призовые сто грамм?
Степану ничего не оставалось, как отвести моего мужа на кухню и налить водки.
– Так продолжаться не может, – сказала я неожиданно вслух. Думала, что мысленно себя настраиваю.
– Права, сестренка, – торопливо согласилась Маша. – В пьянстве не бывает равновесия. Водка обязательно перетянет чашу весов.
– И мы – у последней черты. Если он не остановится…
– В следующем году нельзя с ним детей отпускать.
– Да и будет ли он моим мужем в следующем году?
– Настя! – испугалась сестра.
– Без паники. Я сильная, я разберусь.
Обед прошел очень весело. Вымытые дети, перебивая друг друга, рассказывали о сплаве. Борис умело направлял их сумбурные речи, напоминая о событиях, называя географические точки. Боря наполнял свою рюмку, дети ели торопливо, напрочь забыв о пользовании ножом. В походе Борис заставлял их вести дневники – хоть коротко, но фиксировать события каждого дня. Записи были лаконичными и не содержали информации, которой Борис наверняка снабжал детей. Он неплохо знает ботанику и зоологию, разбирается в геологии, почвоведении. Борис – весьма эрудированный человек. И совершенно определенно – на детей обрушилось столько впечатлений и знаний, сколько переварить они не могли.
«Сломался ободок для волос», «В магазинчике не было туалетной бумаги, а наша промокла и испортилась», «Гербарий соберу в следующем году», «Закат и восход солнца – самые красивые его выступления на небе» – это племянница. Последняя запись делает честь ее художественному мышлению.
«Не могу запомнить, кто сосна, а кто елка. Папоротник размножается спорно», «Видел зайца, он в три раза больше кролика», «Арбалет утонул, а рогатка сломалась», «Папа признался, что не знает, почему северное сияние. Посмотреть в Интернете» – это сынуля.
Наевшись, сплавщики завалились спать. Маша с мужем отправились по каким-то делам. Я два часа сидела на кухне и читала книгу. Глаза бегали по строчкам, рука переворачивала страницы. Закрыв ее, я не помнила ни содержания, ни названия книги.
Зазвонил телефон, я сняла трубку. Это была Ольга.
– Настя?
– Да.
– Я тебе звоню.
– Да?
Мои сухие ответы, повергли Ольгу в ступор.
– Хотела сказать… может, глупость… но ты, наверное, подумала… – мямлила Ольга.
– Я тебя внимательно слушаю. Оленька! – вырвалось ласковое обращение. – Говори, что наметила.
– Ты не думай, что подумала, – выпалила Ольга.
Крякнув, я попросила:
– Ты не можешь поконкретнее?
– Я очень люблю дочерей и мужа! – В голосе Ольги послышалась визгливость, как следствие большой напряженности нервов. – Ты не переживай из-за нас!
С ума сойти. Она думает, что я ночей не сплю, терзаясь их проблемами. У меня своих навалом. С другой стороны, разве не удивительно, что после твоих жестких, если не сказать хамских речей, подруга тебя успокаивает? Я назвала Ольгу подругой? Приехали.
– Большое спасибо тебе, что позвонила. – Мне не требовалось натужно придавать голосу сердечность. Елей из меня тек свободно. – Правда, спасибо! Еще – простите меня. Ладно?
– Конечно.
– Оль, а у меня в семье полный швах.
Не знаю откуда, почему вырвалось это признание. Кому-кому, но не мне Ольге исповедоваться.
И тем поразительнее был ее ответ:
– Это же видно. Настя, ты такая умная! Маня говорит – как математик Кобалевская… Ковалевская… Ну, очень умная! Ты затормози и вычислишь.
– Как-как?
– Когда нас, баб, несет, то нужно силой себя затормозить, язык прикусить и до завтра рта не раскрывать.
– Оля-я-я! – изумленно пропела я.
Никогда бы не подумала, что узколобая Ольга способна прийти к тем же выводам, что и я. Торопливо попрощалась, пригласила в Москву и положила трубку.