Когда она подошла к дому, Артем ждал ее – сидел, глядя себе под ноги, на крыльце.

– Привет, – радостное возбуждение еще не улеглось, поэтому Кая не стала выговаривать Артему за то, что он оставил дедушку одного, хотя обещал все время быть рядом. – Я прошла! Я – страж.

Он поднял голову – его глаза были сухими, но красными и больными, и Кая почувствовала, как одним ударом из нее вдруг выбило все мысли – осталась только давящая на уши тишина.

– Кая, – губы Артема дрожали. – Он… Там…

В ней что-то как будто разорвалось, а потом она услышала какой-то странный звук и вдруг поняла, что смеется. Она вспоминала радостные мысли, с которыми шла сюда, домой, и смеялась, смеялась и смеялась, стоя рядом с крыльцом. Артем, пошатываясь, поднялся с крыльца и подошел к ней очень близко. На миг Кае показалось, что он хочет ее обнять, но он дал ей пощечину. Удар оказался неожиданно сильным – Кая пошатнулась. Из мира ушла тишина – теперь все заполнил один хлесткий и долгий звук.

– Почему ты не позвал меня? – собственный голос звучал глухо, незнакомо, как сквозь толщу воды.

– Все произошло… Очень быстро… Я…

– Отойди, – Кая оттолкнула Артема плечом и пошла к дому.

– Кая, подожди… Не надо.

Она не слушала. Парой больших шагов преодолела расстояние от покосившейся бесполезной калитки до крыльца, поднялась по лестнице, толкнула дверь и зашла в дедушкину комнату.

Видимо, на этот раз Артем не забыл проветрить: пахло травами и чистотой. Дедушка лежал на постели, вытянув руки вдоль тела, как будто спал. Кая протянула руку вперед, коснулась его ладони кончиками пальцев. Вопреки здравому смыслу она была уверена, что он отзовется на прикосновение – так, как бывало всегда; хитро улыбнется и спросит, как все прошло. Кая резко отдернула руку.

Медленно подошла к окну, открыла его шире, тупо уставилась на чахлую рябину, росшую у дома. В этом году листьев на ней было больше обычного.

– Кая… – Артем, который зашел в комнату сразу вслед за ней, боязливо коснулся ее локтя. – Послушай…

Кая отдернула руку. Прислушиваясь к себе, она с изумлением поняла, что не чувствует ни раздражения, ни злости. Гул от пощечины стих, и теперь внутри снова не было ничего, кроме тишины. Аккуратно обогнув Артема, не глядя на него, как будто он был мебелью, Кая вышла из дома.

Она ни разу не оглянулась. Артем не последовал за ней – остался или пошел к себе, она не знала. Добравшись до дома Марфы, Кая села на крыльцо и сидела там, пока старуха не вернулась с огородов. Должно быть, она устала за целый день – ее смуглое лицо казалось темнее обычного, а спина, обычно прямая, ссутулилась.

– А, девочка. Пришла за овощами или очередной порцией колдовства? – Марфа улыбнулась, а потом Кая подняла на нее глаза.

– Я осталась одна, – сказала Кая просто, и в мир вдруг разом вернулись все звуки.

Марфа не стала спрашивать ни о чем или говорить слова утешения – за весь тот вечер она не сказала Кае ни слова. Молча старуха отвела ее к себе домой, молча помогла отмыть волосы, лицо и руки от темных пятен, заставила съесть немного холодного картофеля, дала выпить мутного отвара трав, а потом уложила спать на старый топчан в дальней комнате.

Кая не могла спать – плавала между сном и явью, силилась заплакать и не могла. Она слышала, как Марфа уходила и приходила. Посреди ночи, выныривая из объятий дремотного ужаса, Кая увидела ее сидящей неподалеку на стуле и сосредоточенно считающей петли на вязании при дрожащем свете свечи. Темный профиль старухи резко выделялся на фоне давно не беленных стен, и вокруг плясали причудливые, рваные тени. В другой раз Марфы уже не оказалось рядом, и Кая знала, куда она пошла.

Кая заснула под утро – тяжелым, тревожным сном и не знала, что только тогда Марфа вернулась от ее деда и тоже легла. Старуха быстро погрузилась в сон, но постоянно просыпалась и чутко вслушивалась в звуки из соседней комнаты. Последний раз такая неспокойная ночь была у Марфы давным-давно, когда она засыпала под открытым небом и не могла надеяться на защиту людей и надежных стен.

Артем не знал, да и не хотел знать, куда ушла Кая. Довольно было и того, что она оставила его в одиночестве – один на один с тем, что ему предстояло сделать. Кая ни с кем не стала бы говорить о случившемся – значит, у него еще было время.

Рюкзак с книгами стоял у стены – почти не разобранный. Артем медленно, по одной, вытащил оттуда книги, расставил аккуратными стопками на полу; подумав, некоторые вернул. Затем подошел к кровати и вдруг понял, что ему страшно. Помедлив, он накрыл тело дедушки простыней, но стало только хуже.

Артем опустился на колени, пошарил под кроватью и вытащил на свет толстую папку, туго перехваченную бечевой, с большим конвертом, лежавшим поверх. Папка отправилась в рюкзак вслед за книгами.

Стараясь не смотреть на кровать, Артем унес из комнаты пустые чашки, подмел пол, прикрыл окно. На улице темнело, и в комнате начало холодать. Кажется, снаружи накрапывал мелкий дождь. Анатолий Евгеньевич называл такие дожди грибными, и, вспомнив об этом, Артем почувствовал, что вот-вот заплачет. Какое-то время он стоял посреди комнаты неподвижно, изо всех сил зажмурившись, пережидая минуту слабости. Ему предстояло много работы – нужно было найти Влада, привести людей, отыскать Каю. Но прежде всего он должен был разобраться с главным.

Артем просунул руки в лямки рюкзака, проверив перед этим, что он закрыт достаточно плотно и дождь не зальет драгоценное содержимое, и вышел на улицу, напоследок оглянувшись у порога. Комната молчала. В ней было тише, чем в вечера долгих неспешных бесед о старом мире, тише, чем когда Кая презрительно молчала, даже тише, чем когда Анатолий Евгеньевич спал, а Артем сидел рядом с книгой и ждал, пока Кая вернется с едой и лекарствами и выставит его вон.

Теперь он уходил сам, не дожидаясь ее, – это было непривычно.

На улице действительно шел дождь; его мелкие, противные капли были очень кстати – большинство обитателей Зеленого разошлись по домам. Никто не видел, как Артем уносил рюкзак к себе, а если бы кто-то и встретился на пути, не стал бы вглядываться… И не заметил бы слез, которые, несмотря на все попытки держать себя в руках, текли по его лицу.

Не к месту он вспомнил о родителях, и ему стало еще хуже. В обычное время он старался не думать о них – любовь и жалость смешивались с обидой и раздражением, которые он в себе не любил. Артем шел под дождем и не ощущал капель на лице. Он чувствовал себя очень маленьким, очень легким, очень беззащитным, и собственная жизнь, терявшая одну опору за другой, казалась ему странным, причудливым сном.

Добравшись до дома, он обнаружил, что вымок до нитки, и переоделся в чистое, тщательно растер волосы досуха жестким полотенцем, все еще дрожа от холода. Артем делал все это машинально, вяло думая о том, что сейчас нельзя заболевать.

Рюкзак был надежно спрятан под кровать, задвинут к стене. Вряд ли Влад заинтересуется имуществом Анатолия Евгеньевича… Однако и рассчитывать на удачу не следовало. Теперь ничто не мешало ему идти к Владу – смерть была достаточным основанием побеспокоить руководителя посреди ночи, но Артем сел за стол, открыл толстую тетрадь, давно прихваченную в библиотеке, вздохнул. Записать мысли, атакующие гудящую от усталости и шока голову изнутри… Это всегда ему помогало. Он бросил взгляд на календарь, который Артем всегда старался вести аккуратно. Анатолий Евгеньевич как-то сказал ему, что, хотя время и придумано людьми, не теряться в нем очень важно.