Школе история с зубочистками тоже отольется. Видеокамер в коридорах не ставили, вандалов не засекли и не опознали. Поговаривали об усилении охраны – несколько учителей помянули соседний Евклид, который недавно попал в новости, повсюду понаставив металлодетекторы, – но все сочли, что Шейкер-Хайтс, в отличие от Евклида, в таких мерах не нуждается, и администрация решила списать инцидент на мелкий розыгрыш. Однако среди местных школьников День Зубочистки стал легендарным, и в последующие годы во время Шутейной недели у старшеклассников проносить зубочистки в школу запретили под страхом наказания.

Назавтра Иззи поймала взгляд Дейхи Джонсон и улыбнулась, а Дейха – которая знать не знала, что весь этот праздник устраивался ради нее, и уж тем более не догадывалась, что все подстроила Иззи Ричардсон, – улыбнулась в ответ. Не сказать, что они подружились, но Иззи чувствовала с Дейхой Джонсон некую связь, и каждый день в оркестре непременно ей улыбалась, и с удовлетворением отмечала, что миссис Питерс больше к Дейхе не цепляется.

Но сильнее всего зубочистки повлияли на саму Иззи. Она все вспоминала, как в тот день Мия улыбнулась – как выдала умение восторгаться озорством, нарушением правил. Мать Иззи была бы в ужасе. Иззи распознала в Мие родственную душу – в сердце Иззи тоже нередко вспыхивала эта подрывная искра. После школы Иззи больше не запиралась в спальне: она спускалась, едва приходила Мия, и торчала на кухне, пока Мия стряпала, что немало изумляло остальных детей. Да и наплевать. Мия завораживала Иззи – остальное Иззи не волновало. А спустя еще несколько дней Мия открыла дверь квартирки на Уинслоу и на пороге узрела Иззи.

– Я хочу быть вашей ассистенткой, – выпалила та.

– Мне не нужна ассистентка, – сказала ей Мия. – И я не уверена, что твоей матери это понравится.

– Мне все равно. – Иззи взялась за косяк, словно боялась, что Мия захлопнет дверь у нее перед носом. – Я хочу научиться тому, что вы делаете. Могу вам реактивы смешивать или бумаги сортировать, например. Что угодно.

Мия помялась.

– Я не могу себе позволить ассистентку.

– А не надо мне платить. Я забесплатно. Пожалуйста. – Иззи не привыкла просить об одолжениях, но в голосе ее Мия расслышала не желание, а нужду. – Что надо сделать, я сделаю. Ну пожалуйста.

Мия сверху вниз посмотрела на Иззи – на эту своенравную, кипучую, яростную девочку, внезапно оробевшую, и подавленную, и в отчаянии. Странное дело: похожа на Мию в том же возрасте – на Мию, что бродила по городу, лазила через заборы и стены в поисках удачного кадра, вызывающе транжирила материны деньги на пленку. Настырная сверх всякой меры. Искра в душе Иззи коснулась искры в душе Мии – и вспыхнул пожар.

– Ладно, – сказала Мия и открыла дверь пошире, пропуская Иззи в дом.

Очарование не рассеивалось. Иззи больше не уединялась в спальне со скрипкой – из школы она шла в дом на Уинслоу, за полторы мили, где у Мии кипела работа. Иззи наблюдала, училась кадрировать, проявлять пленку, печатать снимки. Пёрл тем временем поступала ровно наоборот – со Сплином шла пешком к его дому, болталась в солярии с тремя старшими детьми Ричардсонов. В глубине души она была признательна Иззи за то, что отвлекает мать: Пёрл столько лет провела с матерью наедине и теперь блаженно растягивалась на огромном диване Ричардсонов. В пять вечера Иззи запрыгивала на пассажирское сиденье “кролика”, и Мия ехала к Ричардсонам, где Иззи пристраивалась на краешек кухонной столешницы, а Мия готовила ужин, чутко прислушиваясь, что творится за стенкой, у дочери и остальных. Лишь когда Мия уезжала домой – на сей раз увозя на пассажирском сиденье Пёрл, – Иззи выходила к братьям с сестрой и плюхалась на диван.

– Кое-кто влюбился в Мию, – нараспев произносила Лекси, а Иззи закатывала глаза и удалялась наверх.

Но, пожалуй, да – влюбилась. Иззи ловила каждое слово Мии, спрашивала ее мнения по любому поводу – и доверяла. Вместе с основами фотоискусства впитывала эстетику Мии, училась у нее восприимчивости. Когда спросила, откуда Мия знает, какие образы друг с другом сочетать, та покачала головой.

– Я не знаю, – сказала она. – Это всё… так я понимаю, о чем думаю.

Она обвела рукой канцелярский нож на столе и фотографию, которую аккуратно резала: вереница машин мчится по мосту Лорейн-Карнеги под бдительным взглядом двух громадных статуй, выточенных в опорах моста. Мия тщательно вырезала все машины, оставляя только их тени.

– У меня нет плана, увы, – сказала она, снова берясь за нож. – Но плана нет ни у кого, кто бы что ни говорил.

– У моей матери есть план. Она считает, у нее спланировано все.

– Наверняка ей от этого легче.

– Она меня ненавидит.

– Ой, ну Иззи. Не может такого быть.

– Нет, правда. Ненавидит. Поэтому ко мне цепляется, а к остальным нет.

Работая у Ричардсонов, Мия и впрямь уже успела понаблюдать странные отношения Иззи с родными, особенно с матерью. Честно говоря, мать с Иззи и в самом деле обходилась строже: вечно критиковала поступки, быстрее раздражалась на ошибки и изъяны. Она будто задавала Иззи планку выше, чем остальным, требовала больше, но замечала не успехи, а промахи. А Иззи в ответ только больше изводила мать, давила на кнопки мастерски, как умеют только дети.

– Иззи, – сказала Мия, – я знаю один секрет. Очень часто родители видят своих детей не очень-то отчетливо. А в тебе столько прекрасного.

Она слегка пожала Иззи локоть, смахнула горсть бумажных обрезков в корзину, а Иззи просияла. В эти часы, когда они с Мией оставались вдвоем, так легко было вообразить, будто Мия – ее мать, будто спальня дальше по коридору – ее спальня, и когда наступит ночь, Иззи уйдет туда, и уснет, и проснется там поутру. Будто Пёрл – которая в полутора милях отсюда смотрит телик с братьями и сестрой Иззи – вообще нет на свете, будто эта жизнь принадлежит Иззи, и только Иззи. Вечерами дома, слушая, как в спальне у Сплина скрежещет джаз, у Лекси завывает Аланис Мориссетт, а приемник Трипа подкладывает под этот саундтрек басовую пульсацию, Иззи представляла себе, что лежит в спальне на Уинслоу: читает в постели, скажем, или пишет стих, а Мия работает в гостиной, засиживается до поздней ночи. Фантазия приводила Иззи в эту жизнь петляющими тропами: Иззи и Пёрл перепутали при рождении; Иззи забрали ее родители, которые, выходит, вовсе не ее родители, вот почему дома ее никто не понимает, вот почему она так не похожа на остальных. А теперь в прихотливом плетении грез она воссоединилась со своей настоящей матерью. Я так и знала, что однажды тебя отыщу, скажет ей Мия.

В семействе Ричардсон все заметили, что Иззи стала лучше себя вести.

– С вами она почти любезна, – как-то раз сказала Лекси Мие.

Иззи не ограничивалась полумерами ни в чем – и в своем обожании тоже: ради Мии она была готова на все. И вскоре обнаружила то, чего Мие наверняка захочется.

В середине ноября Пёрл и Сплин с классом новейшей истории Европы поехали в музей смотреть живопись. Экскурсовод, пожилой и тощий, выглядел так, будто все жизненные соки из него высосали трубочкой через поджатые губы. Школьные группы он недолюбливал: подростки никогда не слушают. Подростки ничего не замечают, кроме сексуальности друг друга – пышут ею, как паровозы. Веласкес, решил экскурсовод; какие-нибудь натюрморты, может, Караваджо по верхам. Никакой обнаженки. Он повел группу в итальянские залы, сделав большой крюк через центральный вестибюль с гобеленами и латами в стеклянных витринах.