Нафаня снова хмыкнул.

– Посовещались и решили назначить статую представителем кельского искусства. Удобно: от кельтов немного осталось. Кромлехи, орнаменты, резьба по камню…

– А почему «авангард»?

– Реставраторы сказали, что статуя – новодел.

Карлссон оказался прав. Как всегда. Но Катя почему-то огорчилась. Наверно, ей приятнее было считать статую древней. Ведь если она изготовлена современным художником – ну что в ней может быть таинственного? Но Карлссон… Вот кто – настоящий эксперт! Профи. И как он только определил? С первого взгляда, по плохонькой фотке с телефона! Может, ну его, это детективное агентство? Пусть будет бюро, например, художественной экспертизы. А что, неплохая идея… Оформить Карлссона главным экспертом по древним ценностям…

– …Оказалось, деревянная, – продолжал между тем Нафаня. – А мы-то сначала не поняли. Она снаружи вся инкрустирована полированными каменными пластинками и армирована серебряной проволокой. Вот Панихидин сразу заметил, что она слишком легкая для каменной… Технологии, правда, неизвестны. Реставраторам показали, они совершенно обалдели. После выставки снова отправляем ее на анализ, будут ковыряться…

– Как это? – перебила Катя. – Это же подарок президенту!

– Ну и что? Думаешь, он ее под мышку – и в Москву? На кой ему этот новодел? У нас останется, родимая. Напишем на ярлыке: собственность президента России. Круто?

Катя рассеянно кивнула. Нафаня уверенно вел Катю бесконечными, роскошными залами музея. Сама бы она уже сто раз тут заблудилась. Интересно, сколько месяцев ему понадобилось тут проработать, чтобы научиться ориентироваться в этом лабиринте? А есть ведь еще закрытые помещения, куда не пускают посетителей – и их наверняка в пять раз больше…

На само открытие они опоздали, разминувшись с официальными лицами, музейным начальством и журналистами минут на десять.

«Оно и к лучшему, – подумала Катя, пробираясь сквозь плотную толпу. – Иначе бы меня тут совсем затоптали…»

Иногда очень неудобно быть маленькой и хрупкой.

Зал, где экспонировали статую, был небольшим и очень светлым. Остекленный с обоих сторон, он словно парил в воздухе. Катя выглянула в окно и с восторгом обнаружила, что внизу искрится сероватая невская вода. Зал действительно висел в воздухе! Точнее, на арочном мосту между двумя музейными зданиями.

В этом прозрачном зале крылатая статуя, поднятая на постамент над толпой, казалась прикорнувшей экзотической птицей – вот сейчас проснется, расправит сияющие крылья и взлетит. Она выглядела выше, чем тогда, в ящике, в полутемной упаковочной. Будто она не из камня, а из скользкого радужного шелка. Плыла над толпой – нечеловечески красивая…

– Ты чего дрожишь? – спросил вдруг Нафаня.

– Я дрожу? – удивилась Катя, остановившись у дверей – дальше было все равно не пробиться. – Точно, дрожу… Знаешь, это, наверное, из-за статуи.

– Что – это? – в глазах лаборанта вспыхнуло любопытство.

– Да вот, когда эта штука в ящике лежала, было еще ничего. Ну, как будто она спит. А сейчас ее оттуда вытащили. Выставили сюда… Зачем? Посмотри: она куда-то бредет во сне. Словно что-то ищет вслепую…

Нафаня покосился на Катю, потом на статую и сказал:

– Ты еще постой тут, ладно? Посмотри на нее, подумай. Мне сейчас надо смотаться в отдел документации. Я быстро, только туда и обратно. Вернусь, и ты поделишься впечатлениями. Обязательно!

Не успела Катя возразить, как Нафаня уже исчез в толпе. Девушка вздохнула, оперлась спиной о дверной косяк и принялась созерцать статую.

И чем дольше она на нее смотрела, тем сильнее ей хотелось оказаться как можно дальше отсюда – и как можно быстрее.

Вот и Карлссону она не понравилась, думала Катя. Как он сказал – гнилая кукла? Почему гнилая, интересно? С виду она безупречна, ни единого изъяна не найдешь… Даже досадно. Тем более, статуя прекрасно знает о своем совершенстве, и наслаждается им – это ясно по ее лицу. «Поклонитесь мне, ничтожные уродливые существа!» – как бы говорит ее улыбка. И глаза закрыты, словно ей на эти существа и смотреть противно.

Катя вдруг почувствовала необъяснимую ненависть. Как будто одно присутствие этой статуи ее унижало.

Но не успев удивиться несвойственным для нее эмоциям, поняла – да это же не ее злость! Это дал о себе знать ее невидимый подсказчик. Прощальный подарок Селгарина (надо бы на досуге разобраться, что это такое… Может, у Карлссона спросить?) был очень взволнован. Необычное ощущение. Словно кто-то чувствующий, живой забрался внутрь Кати. И этот кто-то – боялся. И еще – ненавидел. Неужели – эту статую?

«Как странно! – подумала Катя. – Как можно ненавидеть кусок разукрашенного дерева? Может, когда-то Селгарин поссорился с ее автором? Или… с тем, кого она изображает?»

Катя присматривалась к парящей статуе, пока у нее не заныло в животе. Убежать из зала хотелось все сильнее, но девушка стояла, стиснув кулаки, усилием воли перебарывая страх. И через несколько минут у нее возникло еще одно странное ощущение.

Как будто в статуе чего-то не хватало. Она была… недоделанная.

«Карлссон снова был прав! – в смятении подумала она. – Но почему? Чего не хватает?»

Чего?

Катин взгляд затуманился, глаза заслезились, дыхание участилось. Все расплывалось, только статуя становилась все ярче и красочнее. Красные, зеленые, белые извивы орнамента – как цветущий летний луг в жаркий полдень. Одинокая синяя лента змеиной короны – как глоток холодной воды… Маленький глоток, который не утолит жажду…

Кате казалось, что она уже почти поняла – но тут кто-то хлопнул ее по плечу.

– Ай!

Она подскочила, развернулась и видела перед собой ухмыляющегося Нафаню.

– Вот и я! Ну как, нагляделась?

– Фу! Напугал меня! Нельзя же так подкрадываться!

Катя провела рукой по влажному лбу. Перед глазами у нее мелькали темные точки. Нафаня пригляделся к ней и нахмурился.

– Эй, да на тебе лица нет! Голова не кружится?

– Кружится…

– Ты завтракала сегодня? Ну-ка, пошли в столовку! Специальную, для сотрудников – она тут близко…

Но Катя помотала головой. Как бы ей ни хотелось побывать в столовке для сотрудников, сейчас она уйти отсюда не могла.

– Минуточку, – попросила она, сжимая пальцами виски. – Я еще минуточку на нее посмотрю. Я почти… Почти что-то увидела.

– Озарение? – понимающе спросил Нафаня. – Еще что-то перевела?

– Нет, но…

– Но… – с надеждой подхватил Нафаня.

– Тебе не кажется, что в этой статуе чего-то не хватает?

Нафаня уставился удивленно сначала на Катю, потом пристально – на статую.

– Разве что простоты, – сказал он через полминуты. – Уж столько всего на ней наворочено, что в глазах рябит! Голова хороша, а от плаща меня аж укачивает…