чтобы тот не мешал ему работать (папа всё ещё занимал Мишино «рабочее место», пока я развлекал свой отряд в квартире Солнцевых). Бант на коробке получился пышным — сегодня я поостерёгся заталкивать его в сумку. Снегопада в среду не было. Поэтому к назначенному времени я нёс коробку с подарком до дома Каховской буквально на вытянутых (вперёд) руках. Чем привлекал к нему внимание прохожих. Несколько раз у меня поинтересовались (детишки примерно моего нынешнего возраста): «А чё там, внутри?» Похожие вопросы я читал и во взглядах «взрослых» (вот только «дяди» и «тёти» постеснялись мне их задать). Однако Зоя Каховская стеснения не проявила. Распахнула передо мной дверь, уставилась на пышный бант.

— Ух, ты! — сказала она. — Это мне?

— Тебе, — ответил я.

Окинул оценивающим взглядом Зоин наряд — мысленно отметил, что в новом платье и с маминой косметикой на лице Зоя казалась похожей уже не на ребёнка, а на девушку. Сказал Каховской, что выглядит она замечательно; и совсем не старой. От моего комплимента у девочки порозовели скулы и мочки ушей. Она одарила меня счастливой улыбкой. Я вручил имениннице коробку. В очередной раз за сегодняшний день поздравил Каховскую с днём рождения (на этот раз даже чмокнул её в щёку — вдохнул пряный запах духов). Потеснил обомлевшую Зою с порога — шагнул в квартиру. Услышал доносившиеся из гостиной детские голоса (безошибочно узнал голос Вовчика). Уловил поступавшие в прихожую из кухни ароматы мясных блюд — тут же ощутил, как мой желудок замурлыкал в предвкушении скорого «праздника живота». Повесил на крючок пальто — продемонстрировал имениннице свою рубашку и галстук-бабочку (скопировал её у персонажа фильма «Трудный ребёнок»).

— Ух, ты! — повторила Каховская, при виде красной в белый горох бабочки — очередного Надиного «шедевра». — Какой ты красивый!

Я ничего не сказал девочке в отвеет: не успел.

Потому что услышал голос «дяди Юры».

— Не разувайся, зятёк, — сказал шагнувший через порог своей спальни Юрий Фёдорович. — Пойдём-ка сперва покурим.

Каховский указал на входную дверь, которую его дочь пока не удосужилась прикрыть.

Я не увидел на Зоином отце привычных треников с лампасами и вытянутыми коленками. Сегодня тот щеголял в синих джинсах (с наглаженными стрелками!), в отдалённо напоминавших туфли коричневых тапках и в чёрной тенниске с «адидасовским» логотипом (при виде которого я изумлённо вскинул брови: не знал, что Вовчик раскрутил подполковника милиции Каховского на новый заказ). Я не удержался: хмыкнул.

Юрий Фёдорович окинул меня взглядом и сказал:

— Неплохая бабочка, зятёк. Тебе идёт. В такой только Достоевского читать.

Каховский тоже ухмыльнулся.

Будто в ответ на его шутку в гостиной громко засмеялся Вовчик.

Зоя взглянула на отца поверх банта от моего подарка, недовольно нахмурилась.

— Папа! — возмутилась она. — Миша только пришёл! Он ещё даже не поздоровался с гостями!

Девочка топнула каблуком. Лишь сейчас я заметил на её ногах новенькие туфли — под цвет короткому платью, едва прикрывавшему середину бёдер. Отметил и то, что Зоя не сверкала голыми коленками: те прятались под капроновыми колготками. Юрий Фёдорович заметил, что именно я разглядывал — погрозил мне кулаком. И тут же махнул рукой (в которой сжимал сигареты и зажигалку) — будто отмёл возражения дочери.

— Позже поздоровается, — сказал Каховский. — Он всех твоих гостей сегодня уже видел.

Юрий Фёдорович заправил тенниску в брюки.

— Ну, или почти всех, — добавил он. — Подождут.

Зоя взглянула на меня — я пожал плечами.

«Дядя Юра» выудил из пачки сигарету, улыбнулся дочери.

Сообщил:

— Проведу с зятем воспитательную беседу.

— Папа!

Зоя вновь топнула.

— Да ничего с ним не случится, — заверил Юрий Фёдорович. — Разве что немного поумнеет.

«Дядя Юра» подмигнул дочери — девочка капризно скривила губы.

Юрий Фёдорович подошёл ко мне, склонил голову.

— Я выяснил, зачем Удаловой понадобились деньги, — шепнул Каховский.

Глава 8

Вслед за Каховским я поднялся на промежуточную лестничную площадку (между четвёртым и пятым этажами). Мне не показалось, что в подъезде жарко. Потому я не обрадовался, когда Юрий Фёдорович приоткрыл окно. Порыв ветра тут же посыпал мне голову ледяной крошкой — льдинки попали и за воротник. Я вздрогнул, поёжился. И пожалел о том, что оставил пальто и шапку в Зоиной квартире. «Зато они не провоняются дымом», — подумал я. Однако эта мысль меня не утешила: по коже то и дело пробегали мурашки, на руках от холода вздыбились волоски. Я скрестил на груди руки, наблюдал за тем, как Каховский щёлкнул зажигалкой и закурил. Юрий Фёдорович выпустил в окно первую струю дыма. И только теперь поднял с пола наполовину заполненную окурками консервную банку.

— Вчера вечером мне позвонила Нина Терентьева, — сообщил Зоин отец.

Он сощурил глаз, помахал рукой — отогнал от своего лица дым.

— На прошлой неделе я оставил девчонке номер своего домашнего телефона, — сказал Каховский. — На случай, если она вдруг решится рассказать, чем они с Локтевой так разозлили подружку.

Он сделал очередную затяжку.

Добавил:

— Вчера она решилась.

Дверь Зоиной квартиры приоткрылась — из ярко освещённой прихожей выглянул Вовчик. Я отметил, что рыжий явился праздновать день рождения одноклассницы в такой же тенниске, что красовалась на Каховском (только другого цвета — белой). Вовчик поморгал, привыкая к скудному свету. Мне почудилось, что над головой мальчика засветился золотистый ореол. Рыжий отыскал меня взглядом. Улыбнулся «от уха до уха». Указал на меня рукой и воскликнул: «Миха, вот ты где!» Тут же строгим тоном потребовал, чтобы я шёл «за стол» — «немедленно». Вовчик сообщил, что «Зойка» не желала «без Миши» разворачивать мой подарок. «А всем интересно, что в той коробке!» — заявил мальчик. Он добавил чуть тише: «Света тоже хочет посмотреть». Я сказал, что скоро приду. Разрешил смотреть подарок без меня.

— Скройся с глаз моих, рыжий вымогатель! — потребовал Юрий Фёдорович.

Вовчик насупился. Но не огрызнулся и не продолжил уговоры. Он послушался Зоиного родителя — вернулся в квартиру. Из-за двери донеслось его недовольное ворчание. Я улыбнулся — заметил усмешку и на лице «дяди Юры».

— Терентьева заявила, что Екатерина Удалова её обокрала, — продолжил Каховский. — Сообщила, что когда она, Нина, была в больнице, Удалова явилась к ней домой. Екатерина сказала родителям Терентьевой, что подруга попросила принести в больницу «кое-какие вещи». Подружка пошуровала в комнате Нины — утащила из тайника девятиклассницы деньги. Признаюсь, зятёк: когда эта школьница назвала мне украденную у неё сумму, я поначалу подумал, что ослышался. Терентьева сказала, что копила деньги на кооперативную квартиру. Причём: на московскую. Вот такие вот дела.

Юрий Фёдорович постучал сигаретой по краю консервной банки. От порыва ветра вздрогнули оконные стёкла, на пол вновь просыпались льдинки. Но облако вокруг Каховского стало заметно пожиже: ветер утащил дым на улицу.

— Я рассказал девице, что мы задержали убийцу Удаловой: Алексея Чуйкина, — сказал Зоин отец. — И поделился с ней информацией о том, что у преступника при осмотре нашли крупную сумму денег. Даже большую, чем Екатерина утащила из Нининого тайника. И это правда, между прочим. Ну… и предложил этой пострадавшей от сотрясения мозга школьнице сделку. Пообещал, что помогу ей вернуть пропажу. Но взамен потребовал, чтобы она рассказала мне: откуда у неё столько денег, почему убили Оксану Локтеву, и какое отношение ко всей этой истории имел ваш историк Дмитрий Григорьевич Лещик.

«…Что это было за кольцо, и что за порошок…» — позвучал в моей голове отрывок из песни группы «Несчастный Случай». Но я его не озвучил. Отступил на шаг назад (отдалился от вновь сгустившегося в воздухе облака табачного дыма).

— Рассказала? — спросил я.

— Ещё бы! — ответил Каховский. — У этой девки жадности больше, чем ума и сообразительности!

Юрий Фёдорович прижал к губам сигарету, сделал глубокий вдох. Я дожидался, пока он получит новую порцию никотина, смотрел на довольное лицо Зоиного родителя сквозь дым. Слушал тихое, протяжное завывание ветра.

— Не буду дословно пересказывать тебе всю ту пургу, что несла школьница, — сказал Каховский. — Половина её рассказа — откровенный бред. Расскажу тебе, зятёк, какие выводы я сделал на основании её слов.

Он махнул сигаретой — нарисовал в воздухе линию из дыма. Полюбовался на неё. Но тут же «затёр» эту зазмеившуюся в сторону приоткрытого окна полосу новой порцией дыма: шумно выдохнул.

— Я проанализировал, что знаю — в том числе и от тебя, — сказал Юрий Фёдорович. —