– А ты скажи, что дело к нему есть. И не у меня, а у господина Дахана. А я, как помощник последнего, – всего лишь посредник.

– Да сказать нетрудно. Он после пяти будет дома, сегодня у его младшего сына – моего племянника – день рождения.

– Устроишь встречу?

– Пройдем до его дома, передам твою просьбу, а что дальше, не знаю. Ничего не обещаю. А что вдруг за дела появились у Дахана к брату?

– Да все по торговле.

– Ладно, это не мое дело. У брата свои дела, у меня – свои.

– Дома-то все в порядке?

– Слава Всевышнему – да. Жена Джана здорова, дочь тоже, в доме чисто. Что еще для жизни надо?

– Зарплаты хватает?

– Хватает. Впритык, но хватает. Начальник эксплуатации говорил недавно, что, возможно, скоро в Дамаск два рейса в день сделают, тогда с напарником будем получать в полтора раза больше.

– Что ж, рад за тебя.

– У тебя как семья?

– А нет, Муса, у меня семьи.

Друг детства удивился:

– В смысле, ты же женился раньше меня? Помню твою свадьбу, как лань Кифу.

– Умерла она. При родах. А другой женой пока не обзавелся.

– Вот оно что? Соболезную, Омар.

– Благодарю.

Сабар сказал неправду. Жена его действительно умерла, но не при родах. Как-то она стала свидетелем разговора мужа с Даханом, где обсуждалось устранение одного офицера из местной части. Дахан настоял на том, чтобы свидетеля убрали. Любимую жену Сабара отравила «невинная овечка» Фаиза, с которой покойная Кифа тоже дружила. Но это уже в прошлом. Солгал Сабар и в том, что другой женщины не нашел. У него была молодая, восемнадцатилетняя жена Хума. Но зачем это знать товарищу?

Мойщик закончил внешнюю мойку, постучал в дверь.

Муса открыл.

– Внутри убираться буду, – проговорил мойщик.

Он был мужчина со странностями. Когда-то в армии получил тяжелую контузию и с того момента выдавал фразы без всякой логической связи, ко всем обращаясь исключительно на «ты». Жил, где и работал, то есть на мойке. Здесь у него была своя комната, и с ним жила уборщица конторы. По натуре он был человеком спокойным, но обиду не прощал никому. Однажды мастер назвал его человеком со свалки. И тут же получил удар арматурой по голове. После чего до сих пор лежит парализованный. Мойщика арестовали, но экспертиза вынесла заключение, по которому суд признал его невменяемым в момент совершения преступления. Подержали в больнице, да и отпустили. Больше никто не решался оскорбить Якуба.

– Хоп, Якуб, – ответил Муса, взглянул на Сабара. – Выйдем, Омар. Якуб уберет салон быстро, поставлю автобус на стоянку и пойдем к брату.

– Хоп.

В 17.20 «Форд» Сабара подъехал к массивным воротам высокого забора усадьбы Бейдуллы-старшего.

Муса вышел из машины, постучал в калитку. Раздался лай алабаев – азиатских овчарок. Их было, по меньшей мере, трое.

Вышедший следом Сабар спросил у товарища:

– На что твоему брату столько собак? И алабаев больше держат на пастбищах, ведь они хорошие охранники и пастухи отар.

– Говорю же, последнее время брат ведет себя странно.

Скрипнула калитка, появился Бейдулла уже в домашней пижаме.

– Муса?

– Салам, брат.

– Салам, а это кто с тобой? – спросил Бейдулла, указав на помощника Дахана.

– Не помнишь? В Дамаске я с ним вместе в школе учился. Это Омар Сабар.

– Всех не упомнишь.

– Салам аллейкум, – поприветствовал хозяина усадьбы Сабар.

– Салам, – бросил ему Бейдулла и повторил вопрос, относившийся к Мусе: – Зачем приехал, брат? Случилось что?

– Да нет, Кабир. Просто вот Омар хочет поговорить с тобой.

– Твой школьный друг? Ты думаешь, мне больше делать нечего, как вести пустые разговоры?

Муса сказал:

– Сабар сейчас помощник господина Дахана.

Спесь мгновенно слетела с Бейдуллы.

– Вот как? Значит ли это, что тебя, Омар, – он уже смотрел на Сабара, – послал сам Зафар Дахан?

– Именно так, господин Бейдулла.

– Интересно.

Он вышел на улицу, во двор не пустил:

– Говори, что велел передать Дахан.

– Не здесь же? Это весьма щепетильный вопрос.

Поморщившись, Бейдулла кивнул:

– Хоп, проходите.

Впустив Сабара, Бейдулла не мог не впустить брата. Но дальше двора не повел. Указал на топчан посреди П-образного дома под развесистой чинарой.

– Пойдем туда, Сабар, а ты, Муса, побудь здесь.

– Ты не хочешь пустить меня в дом?

– В следующий раз.

Муса обиделся:

– Тогда я на улице подожду. А вообще, чего ждать? Пойду домой, вы тут и без меня разберетесь.

– Дело твое.

Муса ушел, сильно хлопнув калиткой, которую тут же запер на крепкий засов Бейдулла. Прошел к топчану, следом Сабар. Сели на ковер.

– Чаю или кофе не предлагаю, говори.

– Хоп. Мой начальник узнал, что у тебя, Бейдулла, есть пленные евреи.

Бейдулла внимательно посмотрел на Сабара:

– Евреи? Откуда господин Дахан мог узнать такую чушь? Я не держу рабов и не торгую живым товаром.

Сабар улыбнулся:

– А как насчет четверых евреев, проданных Риязу Нурсули?

Бейдулла помрачнел:

– Я никого никому не продавал.

– Ну, конечно. Кабир, Адам Гендлер, Зерах Ример, Давид Лайнер с женой Нурсули с неба свалились. Не надо, Кабир, мы все прекрасно знаем.

– Просто знать мало. Ты зачем пришел?

– Нам надо еще четверо евреев.

– Почему не обратился к Нурсуле, раз он уже продавал вам их?

– Потому, что Рияз запросил слишком высокую цену. И потом, зачем нам посредники, если можно обойтись без них?

– У меня нет евреев.

Сабар вздохнул:

– Напрасно ты упираешься, Бейдулла. Прекрасно же знаешь возможности господина Дахана.

– Он что, натравит на меня правоохранителей?

– Мог бы, потому что имеет на них влияние. Но это сложно. Господину Дахану проще решить вопрос своими силами. Но… он не хочет огласки. Никто никого не сдаст, никто не проявит насилия. Силой евреев у тебя, Бейдулла, не заберут. Держишь их, ну и держи. Вот только продать ты их уже не сможешь. Никому. Вот что господин Дахан тебе обеспечит.

Понимая, что упираться бесполезно, и учитывая, что пленные израильтяне доставляли ему только головную боль, а торговля и так шла неплохо, Бейдулла сдался: