Она старалась делать то же, что и он, вытащила из брюк его рубашку и запустила под нее руки, начала разминать ему спину. Под мягкой, теплой кожей вздувались и опадали мускулы. Сгорая от нетерпения, Трейси оттолкнула мешающую ткань;

Корт сдернул рубашку и швырнул через плечо.

Она приникла к разгоряченной плоти, чтобы ощутить языком ее соленую пряность, и глубоко вдохнула ее запах. Его, свойственный только ему, запах, смешивался с легким запахом одеколона, и от этого сочетания кружилась голова.

Запустив пальцы в ее волосы, Корт закинул голову назад и застонал, когда она губами проложила дорожку по его груди к ключице.

— Если ты будешь так продолжать, часа нам не понадобится. Черт, пяти минут не понадобится.

Эти слова взволновали ее. Знать, что она способна вызвать в нем желание, когда захочет, — это в десять раз увеличивало ее собственное желание, и уверенность в себе тоже. Она прихватила его кожу зубами, и этот любовный укус возбудил его до дрожи. Приподняв, он посадил ее на стол, стал между ее коленями и принялся за пуговицы на ее блузке.

Неужели кухонный стол будет употреблен сейчас совсем не по назначению? Хулиганство этого поступка взвинтило ее еще больше.

Вот блузка распахивается, холодный воздух касается горячей плоти.., но никакие потолочные вентиляторы не победят эффекта, производимого горячим ласкающим ртом! Нежно сжимая ноющие от желания груди, он покусывал ее от шеи до ключицы, затем обвел языком контур кружевного бюстгальтера. Она выгнулась, и он забрал ее плоть в рот вместе с кружевом.

Трейси ахнула и застонала, проводя пальцами от его волос к широким плечам; острое удовольствие плясало внутри ее живота. Корт потянулся к завязкам ее запашной юбки в тот же момент, когда она расстегнула его пояс. Она хотела его, нуждалась в нем с нетерпением, какого еще ни разу не испытывала прежде, почти теряя всякую власть над собой. Каждый раз, когда они занимались любовью, Трейси осмеливалась на большее. Вот и теперь, расстегнув «молнию», она пробралась рукой под ткань и ухватилась за толстый напряженный ствол и поглаживала атласную поверхность, пока Корт не застонал, прижимаясь к ее груди.

Задняя дверь ржаво заскрипела. Желание Трейси угасло мгновенно — как спичка, попавшая под водопад. Корт застыл, потом выпрямился. Поспешно раскрыв глаза, Трейси отдернула руку. Одного взгляда через нагое плечо хватило, чтобы сердце остановилось: с порога кухни на них смотрели Либби и Чак.

Трейси дернула полы блузки, закрываясь. Двинуться с места она не могла — с нее свалилась бы развязанная юбка. Корт рванул вверх бегунок «молнии» и повернулся — но все желающие могли видеть и голую грудь, и то, как натянута ткань пониже расстегнутого пояса. Все яснее ясного.

В кухне нависла давящая тишина. Непослушными пальцами Трейси старалась застегнуть блузку. Боже, ну почему именно Либби с Чаком надо было застигнуть их на месте преступления?

Столько родственников, как у этой пары, нет ни у кого в графстве. И никто больше них не болтает.

— Трейси, с тобой все в порядке? — Голос Либби разорвал тишину не хуже пожарной сирены.

Чак распахнул дверь и вошел в кухню с решимостью идущего на бой гладиатора.

— Мне поговорить с ним?

«Говорить» он явно собирался на языке кулаков, несмотря на руку, закованную от подмышки до пальцев в гипс.

— Нет. — Вцепившись в завязки своей юбки, Трейси соскользнула со стола и вышла из-за Корта.

Взгляд Чака был полон яростного негодования.

На багровом лице ярко белели полосы наложенного на швы пластыря.

— Он использует тебя?

— Нет, — повторила Трейси.

Вот и конец мечте о должности директора.

Женщину, «склонную к незаконным связям», сочтут неподходящей руководительницей для несовершеннолетних.

Взяв за локоть, Корт повернул ее к себе, пригвоздив к месту жестким взглядом.

— Трейси, перестань…

Но она не хотела, чтобы Корт расплачивался за ее ошибки.

— Корт и я… Наши отношения…

— Он соблазнил тебя. — Пусть Чак уже давно не выступает в составе команды, но физическую подготовку он проходил наравне со всеми, и теперь его мощные, тренированные мышцы пришли в движение.

Боже, почему земля не разверзнется и не поглотит ее? Трейси завязывала юбку, и пальцы ее дрожали.

— Нет. Я предло…

— Трейси, я сам разберусь. — Корт явно хотел что-то сказать ей взглядом, но, расстроенная, она не в силах была ничего понять.

В его лице отразилась покорность судьбе. Взяв ее за руку, он коснулся ее лба губами. Трейси застыла в удивлении.

— Мы хотели некоторое время держать это в секрете, но, как видно, не получится. — Обняв за плечи, Корт привлек ее к себе. — Я просил Трейси выйти за меня, и она согласилась. Когда вы вошли, мы как раз отмечали это событие. Вы ведь не будете рассказывать, как именно отмечали?

Сердце Трейси бешено заколотилось. Он что, серьезно? Да нет, конечно. Через несколько недель он вернется в свою Северную Каролину, а она останется здесь. Это выдумка, чтобы спасти ее репутацию.

— Корт…

Колючий взгляд предупредил ее: не вмешивайся.

— Прости меня, дорогая, но я уверен, что на Либби и Чака можно положиться. — Он растягивал слова, как истинный техасец; этого акцента Трейси не слышала у него с того времени, как он уехал учиться. — Они не разгласят о нашей помолвке.

Они знают, каково быть на нашем месте.

Не разгласят? Либби с Чаком? Он что, совсем спятил? Хотя нет. Здесь другое. Мать Либби — член школьного совета, а отец Чака — старейшина общины, и, если они все-таки распустят языки, дня не пройдет, как все будут обсуждать эту мнимую помолвку. Или безнравственную связь — если она вздумает отрицать сказанное Кортом. Расцеловать бы его сейчас за эту попытку защитить ее.

Корт повернулся к пришедшим:

— Мы еще не говорили родным. Дайте нам несколько дней, чтобы наметить планы.

Родным? Что она скажет своим родным? Как объяснит эту историю?

— Это правда? — обрадовалась Либби.

Что же теперь, продолжать спектакль? А что еще остается, если она не хочет потерять надежду на должность? Трейси кивнула, но выговорить ложь так и не смогла.

Либби завизжала и кинулась к ним. Обняла Трейси, Корта, потом опять Трейси.

Чувство вины не покидало Трейси. Невероятно стыдно обманывать Либби, а притворяться и изображать радость, когда так тяжело на сердце, вообще свыше ее сил. Вот если бы вправду… Нет, это невозможно. Вся ее жизнь — здесь, а жизнь Корта — за полстраны отсюда. Его мечта — практиковать в большом городе, а ее самолюбие требует, чтобы она доказала, чего стоит, именно здесь, в родных местах.