— Что?! — Стасер аж подскочил на месте.

Вместо ответа Айболит резко вывернул руку раненного, поднося ее к самому лицу Стасера и подсвечивая фонариком. Мышца левого предплечья была разорвана гораздо выше кости и походила на надрезанный кусок говядины в мясном ряду на базаре, темно-красная мякоть густо сочилась бордовой венозной кровью.

— Само по себе царапина. Ничего важного не задето. Только зашить и как новенький будет, а мясо потом нарастет, — холодно проговорил доктор. — А вот на края внимательно глянь, и на кожу вокруг…

Действительно края раны с одного конца покоричнивели и будто обуглились, схватившись уже набухающей гноем корочкой, а кожа вокруг приобрела ярко-красный оттенок и была осыпана мелкими вздувшимися пузырями.

— Пороховой ожог. Характерный для выстрела в упор, — все тем же замороженным голосом продолжал док, убедившись, что Стасер в полной мере успел оценить предложенную картину.

Крот тем временем поднял все так же валяющийся далеко в стороне автомат и понюхал ствол, после чего коротко подтверждающее кивнул в ответ на вопросительный взгляд Стасера. Автоматный ствол пах кислой пороховой гарью свежего выстрела.

— Значит, самострел, — медленно закипая начал Стасер. — Страховку решил получить, мальчик?

Глиста молчал, отведя в сторону взгляд и все еще по инерции всхлипывая.

— Умный значит. Сшибить на халяву деньжат с зажранных капиталистов и свалить домой, рассказывать о своих подвигах и хвастать перед студентками шрамом. Так, да? Нет, родной, вот хрен тебе по всей морде… И не потому, что нам тут жалко чужих денег, или нас волнует, что ты будешь из себя героя корчить. А потому, сука, что нормальные пацаны здесь погибли и без денег остались, а ты, мразота, жив, и судя по всему, еще долго жить будешь! Вставай, стрелок, хватит тут комедию ломать! Сейчас док тебя перевяжет и бегом к Рунге. Скажешь, был случайный выстрел, баловство с оружием. Понял?! И упаси тебя бог, раненого героя строить! Скажешь, что с сегодняшнего дня расторгаешь контракт, по любой причине, меня не волнует! И чтобы тебя, вонючка, я здесь больше не видел! Вали назад в Москву, студентки заждались!

На протяжении всей этой речи Глиста лишь шумно дышал, кусая вздрагивающие губы, глаза его наполнялись бессильной злобой, бледное лицо раскраснелось.

— Ну и пошли вы все, супермены хреновы! Ну и дохните здесь сами! А я… А мне… Да вы просто неудачники! Вы просто все мне завидуете! Потому что я молодой! У меня будет образование и престижная работа! А вы… А у вас… Сдохнете здесь или на следующей войне! Все сдохнете, все равно все сдохнете!

Глиста заикался от волнения, по щекам его водопадом текли мелкие злые слезы. Стасер пожал плечами, неожиданно будто обмякнув, и куда-то растеряв весь заряд еще секунду назад бушевавшего праведного гнева.

— Может быть ты и прав, — тихо проговорил он, так тихо, что ни Глиста, ни сидящий рядом док его не услышали.

— Пошли отсюда, командир, — пробасил Крот, закидывая на плечо автомат Глисты. — Чего ты с этим пидором разговариваешь, один хрен он тебя не поймет. Таких только пинать, да и то уже поздно, все равно человеком не станет.

Стасер последний раз взглянул на покрасневшее залитое слезами лицо, на некрасиво изломанный, искривленный в беззвучном плаче рот и резко развернувшись на каблуках, тяжело зашагал вслед за Кротом.

„Вот так, парень. Убийца и насильник уважительно зовет тебя командиром. А студент-филолог думает, что ты мразь и завистливый неудачник. А сам ты всегда считал себя человеком чутким и интеллигентным, с тонкой душевной организацией, просто спрятанной под маской тупого служаки, но все равно легко заметной. Ведь разглядел же что-то подобное Чуча. А этот вот не заметил, или не захотел видеть. Зато Крот стопроцентно держит тебя за своего, за одного поля ягоду. Так кто же ты на самом деле, парень? Кто обнаружится под маской крутого вояки в тот день, когда ее придется все-таки снять? Или она уже настолько прикипела к твоему настоящему лицу, что будет отдираться лишь по живому, вместе с кожей и ошметками мышц? Где ответы на эти вопросы?“

— На лысо! На лысо, я сказал! Нечего этих патлатых уродов жалеть! Что, воин? Ты что-то там проблеял, или мне послышалось?! Какой тебе на хрен полубокс?! Я тебе полный бокс устрою! Тайский! Мастер, у тебя бритва есть? Есть? Отлично! Этого еще и под бритву! А то разговорчивый слишком! Будет у нас вместо маяка! По отблеску лысины как раз артиллерии удобно пристреливаться! Ориентир номер пять — лысина! Чего приуныли, девочки?! Вы теперь разведка, а значит, вид должны иметь бодрый и молодцеватый!

— Товарищ капитан, а почему только нас стригут наголо? Вон остальным сказали просто коротко.

— Хочешь к остальным, боец? Только пискни и я тебя навечно к мазуте отправлю! Ты ж, блин, элита! Разведчик! Или забыл?

— Никак нет, товарищ капитан, не забыл! — звенящий голос полон нешуточной тревоги, а ну как и впрямь сейчас возьмут и выгонят из вожделенного разведвзвода, переведут на другую специальность.

— Это хорошо, что ты помнишь! А остальные как? Тоже помнят? Проверим… Кто вы такие, воины?

— Разведка! — нестройный гул двух десятков ломких мальчишеских голосов летит к верхушкам вековых сосен, вязнет в зеленой игольчатой хвое.

— Кто? — в голосе капитана сквозит неподдельное презрительное разочарование. — Судя по этому мявканью, здесь собрались помойные коты, или девочки из студии бальных танцев. Я спросил, кто вы такие, воины?!

— Раз-вед-ка!

— Еще раз, я не слышал!

— Раз-вед-ка! Раз-вед-ка! Раз-вед-ка!

Дружный рев заставляет шарахнуться стайку какой-то птичьей мелочи, эхом бьется в самых дальних уголках полевого лагеря. Даже несчастный курсант, которому в этот момент парикмахер сбривает с головы слишком буйную, по мнению капитана, растительность и тот орет, выпучив от усердия глаза и покраснев, как вареный рак от натуги. Мастер неодобрительно качает головой, прерывая на время процесс бритья, невозможный из-за судорожно трясущегося от крика затылка клиента.

* * *

Кажется, легкие сейчас выломают ребра, почти на физическом уровне ощущается, как стягивающий их костяной каркас прогибается и вибрирует от напряжения. Воздуха! Больше воздуха! Высушенное ободранное холодными потоками горло превращается в жадно сосущую вожделенный кислород трубу. Кровь молотом бьется в висках, щеки горят от ее прилива к голове, а глаза того и гляди, лопнут от натуги.

— Быстрее, девочки! Еще быстрее! Темп! Темп!

Бегущие впереди и впрямь ускоряются, хотя он готов был голову прозакладывать, что это уже невозможно. Ну и лоси… Как только они выдерживают? Черт, я то точно уже не смогу выжать из измочаленных, отказывающихся подчиняться мышц ничего сверх того, что они уже делают. Позор! Кадет оказался слабее гражданских сопляков! А ну соберись и прибавь! Соберись и прибавь! Против ожидания, ноги, которых еще минуту назад совершенно не чувствовал, начинают стучать чаще. В мозгу почему-то постоянно пляшут, выбивая дробь барабанные палочки. Быстрее! Топай им в такт! Давай! Еще поднажми!