— Я могу вам помочь. — Тихо прошептала я.

Он замер, и удивленно уставился на меня.

— Зачем вам это?

— Оставьте вопросы. Что вы умеете?

Он задумался.

— Я учитель.

Я просияла.

— В моем доме живет ребенок, мальчик, четырех лет. Ему необходим учитель. Вы можете заниматься с ним, ведь однажды война закончится, и он пойдет в школу. Александр очень смышленый мальчик, если бы вы согласились заниматься с ним, я была бы вам очень благодарна.

На лице незваного гостя отразилось сомнение, Януш некоторое время недоверчиво смотрел на меня, затем вдруг метнулся в мою сторону, схватил за руку и поцеловал тыльную сторону ладони. Я не смогла не заметить зловонного смрада источающегося от его тела и одежды, но не отвернулась.

— Сегодня вы можете переночевать в нашем подвале, а завтра я поговорю с хозяином дома, и скажу, что нашла для мальчика учителя. Он хороший человек. Он непременно позволит вам остаться.

Я видела, что Януш растрогался моим отношением. Видимо он давно уже отвык от хорошего обращения. Он привык слышать только ругань и оскорбления, привык терпеть побои и унижения, а мне даже в голову не пришло, что к уважаемому человеку, учителю, можно обращаться грубо и с ненавистью.

Позже я спустила ему в подвал одеяло и подушку, и увидев столь забытые и прежде необходимые для себя постельные принадлежности он несколько минут сидел сгорбившись, прижимая к груди подушку, укачивая ее словно малое дитя и вдыхая ее свежеть.

— Я так давно не спал в постели. — Печально признался он.

— Спокойной ночи, Януш. — тихо сказала я и вышла, оставив его наслаждаться минутами долгожданно комфорта.

— Спокойно ночи.

На следующее утро, я предупредила Еву о нашем новом служащем. Она помогла Янушу принять ванную, подстригла косматые волосы и принесла чистую одежду. Когда он вновь обрел человеческий вид, я едва не расплакалась, передо мной стоял интеллигентный человек, с прекрасными манерами. Только его худоба все еще выдавала в нем вчерашнего узника гетто.

В тот же день, я пришла к Генриху. Как обычно он работал в своем кабинете. Когда я вошла, он поднял голову, видимо ожидая увидеть кого-то другого, но узнав меня, тепло улыбнулся.

Привыкая к зародившейся между нами близости, я подошла и села к нему на колени. Он обнял меня и нежно поцеловал, будто мы на самом деле были мужем и женой.

— Как ты спала? — ласково спросил он.

— Хорошо.

— Ты ночью просыпалась?

Я вздрогнула, может он уже знает все, что случилось этой ночью? Видел Януша, и ждет момента, когда я заговорю, чтобы обличить мой обман. Я с улыбкой посмотрела ему в глаза, и прижалась щекой к его щеке.

— Я думаю… вернее может быть… если ты позволил бы мне… — я почувствовала как напряглись его руки, и поспешила продолжить. — Александру нужен учитель.

— Учитель? — заметно расслабившись переспросил Генрих, он видимо ожидал другого ответа.

— Да.

Он задумался.

— А где мы его найдем? Кто пойдет учить еврейского ребенка? Это же верная смерть!

— Мы можем найти еврейского учителя.

Генрих усмехнулся.

— Как ты предлагаешь мне его искать? Ходить и у каждого спрашивать? Да они сочтут меня сумасшедшим.

— А если я скажу, что уже нашла, и требуется только твое разрешение.

Генрих рассмеялся, и я расслабилась. Он не злился.

— Я могу хоть посмотреть на него?

— Да, конечно. — Спокойно ответила я и поднялась. — Сейчас я его приведу.

— Он уже в доме? — приподнял бровь Генрих.

— Да.

— Веди.

Стараясь не выдавать свою радость и волнение, я медленно пошла к двери, несмотря на то, что хотелось бежать вприпрыжку и кричать от радости. Но я знала, что подобная реакция может вызвать злость или ярость со стороны Генриха, и я подведу человека, которому вчера обещала кров, работу и спасение.

Януш ждал меня на кухне. Едва я вошла, он вскочил на месте и взволнованно заломил руки. Только сейчас я заметила, что пальцы на его правой руке перебиты и неестественно выгнуты. Он поймал мой сочувственный взгляд и спрятал руку за спину.

— Один из этих… разозлился на мой ровный почерк и колотил прикладом по моим пальцам, пока они не превратились в однородную массу. — Печально сказал он.

Я закусила губу, но слезы сдержала.

— Он ждет вас.

Януш прошел за мной до кабинета, и когда мы остановились перед дверью, снова взял меня за руку, и с болью в сердце, обнажая всю свою благодарность прошептал:

— Спасибо вам…

— Анна.

— Анна. — Он мелодично произнес мое имя.

Мы вошли.

Генрих бросил на Януша оценивающий взгляд, его видимо удивило, что в городе еще остались евреи умудряющиеся соблюдать гигиену. Януш выдержал этот взгляд. Генрих жестом пригласил его пройти, а меня выйти. Я оставила их наедине, чтобы не казаться слишком заинтересованной в судье этого человека. А сама затаилась с обратной стороны, прижавшись ухом к двери.

Януш начал работать у нас с того же дня. Генрих не задавал ему лишних вопросов, спросил только где он работал прежде. Где обучался, и откуда родом. Он разговаривал с Янушом как с интеллигентным и образованным человеком. И наверно впервые за долгие месяцы проведенные в оккупированной Варшаве, Януш общаясь с человеком в элегантной немецкой форме, вспомнил, что он не жалкое и загнанное животное, а в первую очередь — человек!

С первых занятий с Александром, Януш все не мог сдержать слез, понимая что перед ним еврейский ребенок спасенный из гетто. Я не рассказывала ему историю Александра, да мне и не надо было, Януш понял все сам. Он с ужасом вспоминал, какое варварство немцы, лощенные и считающие себя цивилизованными, творили с детьми, как жестоко они наказывали тех за непослушание и нерасторопность. Сколько смертей отпечаталось в его памяти. Всегда больно видеть, как страдают дети. Невинные создания, рожденные на радость. Они ведь не способны сами защитить себя и их губит то, что в юном возрасте, у них еще не развит инстинкт самосохранения. Они слишком доверчивы и открыты, и не могут оценить реальность и масштабы нависшей над ними угрозы. Все евреи навсегда запомнили подвиг Януша Корчака, добровольно отправившегося со своими воспитанниками на смерть, в газовую камеру концентрационного лагеря «Треблинка».

Отчаяние — это страх без надежды.

(Рене Декарт)

Со временем, я научилась уживаться с этой правдой. И чем больше все вокруг говорили о погромах в еврейском гетто, тем активнее мы с Евой занимались снабжением несчастных пропитанием. Однажды Еву поймали с продуктами, которые она тайком вносила в гетто. Ее жестоко избили и арестовали.