Она исполнила арию Церлины из оперы «Дон Жуан». Спела Эльвиру из «Пуритан» и Марию из «Дочери полка» Доницетти. Ее голос, прозрачный и насыщенный, словно мед, заполнил весь театр, заставив публику обожать ее. Поначалу Наталия наблюдала за ней как бы издалека, соблюдая безопасную дистанцию. Но с каждым новым номером Наталья заставляла себя все больше показаться из-за занавеса собственного разума, и когда представление подошло к концу, она готова была попробовать сделать что-то самостоятельно. Пока Аделина раздавала финальные поклоны, Наталия взяла себя в руки и, дрожа, сделала шаг на сцену, отталкивая Аделину на задний план. Публика со всей своей весомостью и масштабностью обрушилась на нее, как и сияющая пропасть театра, огромная и заполненная потоком оваций. Это было слишком, и Наталия почувствовала, как трудно ей становится дышать и как сжимается желудок. Симуляция дала сбой, размывая отдаленные участки театра в темном сером тумане.

– Все в порядке? – спросил Монро.

– Нормально, – прошептала Наталия, заставляя себя остаться в симуляции, ощущая, как давит на нее внимание публики – частично из любопытства, частично из-за желания просто проверить себя на прочность. Она выпрямила спину, чтобы соответствовать позе Аделины, и целостность симуляции постепенно восстановилась. Она обратила лицо к огням, освещающим верхние ряды балконов. Она улыбнулась и поклонилась, удостоверившись в том, что симуляция полностью восстановлена, прежде чем снова позволила себе уйти в тень и предоставить контроль Аделине.

После выступления Уильям проводил ее в небольшую изысканную гостиную, где она должна была лично встретиться с одним из наиболее влиятельных покровителей театра. И снова Наталия с трепетом смотрела, двигаясь вслед за сознанием Аделины, как певица проплыла по комнате, очаровывая всех и каждого. Она пила охлажденное шампанское и ела устриц, пирожные и другие угощения. Чтобы присутствующие в этой закрытой комнате могли освежиться жарким вечером, подали апельсиновое и ванильное мороженое. Единственная вещь, которая постепенно открывалась Наталии, заключалась в том, что Аделина чувствовала себя одиноко. Каким-то образом она была одинока среди всех этих людей. Аделина прекрасно знала, что никому из этих театральных покровителей нет до нее дела. Она развлекала их, и если бы не этот факт, ей бы было гарантировано лишь их любезное безразличие. Некоторые разговоры – как личные, так и подслушанные – интересовали Наталию куда больше, чем Аделину, но Наталия не могли ничего поделать, чтобы поддержать их, как ей того хотелось. Все, что она могла, – это слушать и быть внимательной, проживая этот вечер в воспоминании Аделины.

– Пусть эти медянки катятся к черту[2], – сказал седой мужчина с густыми белыми усами, завивавшимися у него на щеках. – И могут взять с собой нью-йоркских демократов Таммани с Твидом[3].

– Осторожнее, Корнелиус, – сказал один из его спутников.

– Почему это? Ли поджал хвост и сбежал в Виргинию. Победа Гранта в Виксбурге повернет весь ход этой войны. Я уверен в этом. Я совершенно не боюсь этих демократов, сочувствующих южанам.

– Очень уж ты смелый, Корнелиус, – сказал другой мужчина. – Исход войны еще не определен. И вне зависимости от того, кто победит, тебе нужно будет продолжать вести бизнес. Лучше проявить немного осторожности и не наживать врагов.

– Тьфу! – ответил Корнелиус.

Аделина прошла мимо и присоединилась к беседе нескольких женщин в роскошных платьях, кружевах и украшениях, которые, вероятно, стоили еще больше, чем ее собственные. После радушных приветствий и комплиментов в адрес ее выступления разговор вернулся в то русло, в котором тек до появления Аделины.

– Призыв продолжается? – спросила рыжеволосая женщина.

– Продолжается, – ответила седая дама. – И, боюсь, это ошибка.

– Призыв? – спросила Аделина.

– О, именно так, – ответила первая женщина. – Вы же живете в Англии. Видите ли, президент Линкольн набирает пригодных к военной службе мужчин для войны с мятежниками. Город на пороге бунта из-за этого. Я думала, может быть, в этой связи призыв прекратят.

– Это было бы возможно, если бы губернатор Сеймур и мэр могли действовать самостоятельно, – сказала пожилая женщина, – но проводить призыв назначили генерала-майора Вуда.

– У вас есть сыновья? – спросила Аделина. – Вы боитесь, что их призовут?

– Не совсем, – ответила пожилая женщина, сверкая бриллиантовыми украшениями. – Воинская повинность предполагает, что человек может заплатить взнос в размере трех сотен долларов, чтобы избежать службы. Даже если моих сыновей призовут, они не будут воевать.

– На самом деле это небольшая сумма, – добавила рыжеволосая женщина.

Несмотря на то, что сама она была богата, Аделина подумала, что под словом «небольшая» они подразумевали совсем иные суммы, нежели люди, работающие на улицах и на фабриках, работяги, живущие в нищете в Файв-Пойнтс и Бауэри. Для них три сотни долларов составляли годовой доход, а то и больше. У них не было благосостояния, чтобы избежать кровавой резни на поле боя. Но это наблюдение Аделина оставила при себе. Затем разговор перешел к светским делам, и что Аделина, что Наталия заскучали. Было уже довольно поздно, когда общество наконец стало расходиться. Уильям провожал Аделину в экипаж, захватив сумку с гонораром, и не скрывал волнения.

– Мне бы очень хотелось, чтобы вы позволили мне проводить вас до отеля, – сказал Уильям. – Или я бы послал кого-нибудь с вами, если вы считаете мою компанию неприемлемой.

– Это вовсе не так, – сказала Аделина. По крайней мере, прежнее нахальство Уильяма, касающееся ее гонорара, больше не раздражало ее. – Просто я сама способна добраться.

– Я в этом не сомневаюсь. Но мне бы очень хотелось, чтобы с вами был ваш администратор.

– А мне бы не хотелось, и вам не стоит желать этого. По крайней мере, если вы не хотите серьезно заболеть.

Уильям улыбнулся и неохотно кивнул.

– Хорошо.

– Доброй ночи, – сказала Аделина. – У вас прекрасный театр, и я надеюсь, что скоро снова спою здесь.

– Я тоже на это надеюсь, – ответил Уильям и попросил водителя отвезти Аделину в отель на Пятой авеню, где она остановилась.

Жара июльской ночи еще не спала, но в Нью-Йорке, по крайней мере, воздух был чище, нежели наполненные сажей испарения, окутавшие дом Аделины в Лондоне. Она с нетерпением ждала поездки в Германию, на воды – в Мангейм и Франкфурт, куда она должна была отправиться в конце месяца.

Экипаж повез ее по Бродвею, на котором еще бурлила жизнь несмотря на то, что было уже хорошо за полночь. Аделине, впрочем, не нравились все эти люди. Они выглядели как хулиганы, специалисты по грязным делам и члены преступных группировок, которые заправляли в Файв-Пойнтс и Бауэри. Они передвигались туда-сюда, вверх и вниз по улице с какими-то целями и с намерениями, хотя Аделина и не знала, что это были за цели. Но Наталия знала. Беспорядки были неизбежны. Возможно, прямо сейчас лидеры группировок планировали их и координировали свои действия. И Аделина взяла экипаж в два часа ночи, одна, с сумкой, в которой лежали четыре тысячи долларов золотом и еще тысяча наличными.