– Так, – прикинул Обр, – ветер у нас западный, значит, плывем на восток. А ты не сиди как засватанная. Я жрать хочу. Там где-то торба с едой была.

Нюська всполошилась, забыла, что надо бояться, покопалась под лавкой, вытащила большую торбу. Внутри оказался здоровенный рыбник и четыре толстые ватрушки. Ватрушки Хорт засунул обратно. В море предстояло болтаться дня три, не меньше. Рыбник же пристроил на лавке и с аптекарской точностью рассек ножом на две равные части.

– На, лопай.

– Мне столько не нужно.

– Нужно, – свирепо рявкнул Обр и впился зубами в поджаристую маслянистую верхнюю корку.

– Ешь, кому говорят, – промычал он с набитым ртом, – твой дружок в ряске сказал, что тебя как дитя малое кормить надо. Щас так и сделаю. Насильно все в рот запихаю.

Нюська уставилась на него перепуганными круглыми глазищами, вздохнула и робко отломила кусочек. Конечно, она была голодна. Кусочки исчезали довольно быстро.

Хорт порадовался, что его ничуть не мутит, хотя лодку то вздымало вверх, то неумолимо тянуло вниз. Рыбник был обильно сдобрен маслом и немного солоноват. Запить надо бы.

– Слышь, – вдруг испугался он, – а вода-то у нас есть?

– В носу бочонок, – отозвалась Нюська, – у нас без запаса в море не ходят.

– Эт хорошо, – сыто пробурчал Обр, озираясь в поисках ковша, – эт правильно.

– В торбе еще наливка, – робко сообщила Нюська.

– Потом. Когда до берега доберемся. Вот тогда я нарежусь. Всех помяну. И ближних и дальних.

Тут он заметил, что его уже никто не слушает. Дурочка снова сползла с лавки и спит, прижавшись щекой к сырому веслу. Хорт усмехнулся, но тревожить ее не стал.

* * *

Карбас качался мерно, как деревенская зыбка, туго натянутый парус тихонько гудел. Ветер уверенно гнал лодку на восток. В отдалении тянулся темный гористый берег, отчетливо различимый в стеклянном сумраке летней ночи.

Остыв от лихорадочной гребли в проливе, Обр начал мерзнуть. Ветер студил потное тело с прилипшей на лопатках рубахой. Поежившись, он потянул со дна лодки плащ, набросил на себя. Гладыш этот, видно, мужик хозяйственный, и плащ у него хороший, широкий, плотный, но от лежания на дне лодки отсырел, и резкий ветер все же умудрялся как-то прорваться сквозь пропитанную ворванью кожу. Спать по этой причине не хотелось. Да и нельзя спать. Унесет далеко от берега – конец, прибьет слишком близко – тоже конец, на камнях, в объятьях той самой старухи.

А вот дурочка совсем сомлела. Нюська съежилась у левого борта. Покрасневшие руки зябко обхватили острые плечики под тонкой рубашкой. Накрыть бы ее чем. Вылезать из плаща ради малахольной девчонки? Нет, таких глупостей Обр делать не собирался. Но все же придумал, как помочь горю. Сгреб дурочку в охапку и, завернувшись в плащ вместе с ней, уселся прямо на дно лодки. Кстати, и дуть будет меньше. Замученная Нюська даже не проснулась. Лишь, цепляясь слабыми лапками за его рубаху, завозилась, как котенок за пазухой, и промяукала что-то: не то «мама», не то «милый мой». Какой уж там милый мог быть в ее жалкой жизни, Хорт не знал, да и знать не хотел. Проверил, удобно ли держать правило, с удовольствием вытянул ноги. Нюська угрелась, замерла, тихо дышала, уткнувшись Обру в подмышку. Теперь и ему стало тепло. Даже, пожалуй, жарко.

Злое море качалось под бледным небом с тусклыми льдинками звезд, луна канула за темный берег, зато впереди, на востоке все ярче разгоралась светлая полоса. Но Оберон Александр Хорт знал: до настоящего рассвета еще далеко. Он долго следил, как конец мачты чертит круги в светлеющем небе. Наконец, соскучился.

Нюська по-прежнему спала, уткнувшись лицом в его плечо. Разбудить, что ли? Или нет. Пусть ее… Узелок, которым был затянут новый, но теперь уж не очень белый платок, маячил прямо перед носом. Ага. Вот и дело нашлось. Распустить туго затянутый узел было нелегко. Обр долго возился, подцепляя грубыми непослушными пальцами плотные складки ткани, но все же справился, одолел проклятую тряпку. Освобожденные концы упали, и он медленно, пядь за пядью потянул платок в сторону. Никаких роскошных кудрей под ним не оказалось. Было бы что прятать. Волосы как волосы. Рыженькие такие, вроде сереньких. Легкие, слабые, такие же недокормленные, как сама Нюська. Зато пахли приятно. Морской травой и горькой полынькой.

Яркий слепящий луч зажег под сомкнутыми веками небольшой пожар. Обр вскочил и только чудом не вывалился за борт. Несколько мгновений он в ужасе озирался. Проспал! Вокруг только небо яркой утренней синевы и волны, бесконечные волны.

А… вот он, берег. Чернеет надежной полосой далеко на юге. Опасно далеко. Обр плюхнулся на лавку и торопливо повернул лодку к юго-востоку. Сколько же он проспал? Должно быть, не очень долго. Солнце стояло совсем низко. Злое море яростно сверкало золотой рябью, но даже это сверкание казалось холодным.

От перепуганных трепыханий Обра проснулась Нюська, села и, конечно, первым делом схватилась за голову.

– Ой, а где…

– Что где? – решил поразвлечься Обр. – Берег вон, никуда не делся. А если ты Морского змея ищешь, так он уплыл уже. Как тебя увидел, так сразу и слинял. Я, говорит, таких тощих не жру.

– Где мой платок?

– А, платок… так он того, развязался и улетел. Морской старухе обновка будет.

– Ой, а как же я теперь… – и смотрит с таким ужасом, будто осталась не без платка, а без головы.

– Ладно, – сжалился Обр, – на, получай. Я его спас, не дал погибнуть в пучине.

Дурочка шутку не поддержала. Вцепилась в мятую тряпку и принялась торопливо наматывать на голову. Обр наблюдал за этим без особого одобрения.

– Слышь, а зачем все это?

– Что зачем?

– Платки эти ваши. Городские девки хоть кружевные носят, прозрачные, а по деревням все до носа закутаны – от семилетних до семидесятилетних.

– Ну как же без платка-то, – рассудительно возразила успокоившаяся Нюська, прищурилась на солнце из-под руки, поглядела на берег, тщательно разгладила полотняные складочки. – Без платка никак нельзя. Вдруг кто из Хортов заметит.

– Ну и что?

– И украдет. Схватит и увезет в проклятое Укрывище.

Обр поперхнулся. Что бывает с теми, кого привозят в Укрывище, он знал очень хорошо. Не всем так везло, как Германовой Катерине. Ох, не всем.

– Хорты властны над телом и душой своих холопов, – надменно вымолвил он, – а тебе и вовсе поздно заматываться.

– Почему?

– Потому. Я Хорт, и я тебя увез.

Нюська наморщила лобик, призадумалась, чинно уселась, прикрыв подолом босые ноги, поглядела на Обра.

– А ведь верно…

Подумала еще немного, строго сведя тонкие бровки, вздохнула печально.