Мы орем как и повсюду на свете Не-Опустошения (?) люди орут в рассказывательных комнатах или шепчутся, шум их бесед сплавляется в один обширный белый состав святого наступившего молчания которое в конечном итоге вы будете слышать вечно когда научитесь (и научитесь не забывать слышать) – Так почему бы и нет? валяй ори, делай что хочешь —

И мы говорим об оленях —

Счастье, счастье, бензиновый дымок по озеру – счастье, книжка про ковбоев которая у него с собой, которую я мельком просматриваю, первая потрепанная пыльная глава с презрительно ухмыляющимися парнягами в сомбреро не иначе как замышляют убийства в расщелине каньона – ненависть накаляет их физиономии голубой сталью – скорбные, тощие, измученные, потасканные лошади и жесткий чапараль – И я думаю «О фиг ли все это сон, кому какое дело? Кончай, то что проездом через всё, проездом через всё, я с тобой» – «Давай проездом через моего дорогого Фреда, пусть он почувствует экстаз твой, Боже» – «Давай проездом через всё это» – Как может вселенная быть чем-то иным кроме Утробы? Причем Утробы Бога или Утробы Татхагаты, это просто два языка а не два Бога – И как бы то ни было истина относительна, мир относителен – Все относительно – Огонь есть огонь и не есть огонь – «Не беспокой Эйнштейна спящего в своем блаженстве» – «Значит это всего лишь сон поэтому заткнись и наслаждайся – озеро разума» —

Лишь изредка Фред разговаривает особенно со старым словоохотливым Энди погонщиком мулов из Вайоминга, но говорливость того лишь заполняет паузы по роли – Хотя сегодня, пока я сижу и курю свою первую сигарету из пачки, он разговаривает и со мною, думая что мне нужны разговоры после 63 дней уединения – а разговаривать с человеком это как летать с ангелами.

«Олень, второй – важенки – как-то ночью две молодые ели прямо у меня во дворе – (Кричу я поверх двигателя) – Медведь, признаки медведя – голубика – Странные птицы», добавляю я, подумав, и бурундуки с овсинками в лапках что понавыдергивали из ограды старого загона – Пони и лошади старины 1935-го

где

Они теперь?

– А на Кратере койоты!

Приключения Опустошения – мы медленно едем три мили в час по озеру, я откидываюсь на спинку банки и просто впитываю солнце и отдыхаю, не нужно кричать – смысла нет – И вскоре он уже покрыл все озеро и оставил Закваску по правому борту а Кошачий Остров далеко позади и устье Большого Бобра, и мы заворачиваем к маленькому тряпичному белому флажку вздернутому на бонах (бревнах) сквозь которые проплывает лодка – но груда других бревен которые величественно весь август лениво ниспускались с карового озера Хозомина – вот они и нам приходится маневрировать и распихивать их чтобы проскользнуть – после чего Фред возвращается к своему часовому прочтению Страховых бланков с коротенькими комиксами и рекламками на которых встревоженные американские герои волнуются о том что станет с их родней когда их не станет – неплохо – а впереди, распластавшись по низовьям озера, дома и плоты Курорта Озера Росс – Эфес, мать всех городов для меня – мы целим прямо туда.

А вот и бережок где я провел весь день за рытьем в каменистой почве, на четыре фута в глубину, Мусорной Ямы Лесного Объездчика и за болтовней с Зилом пацаном-квартероном который бросил бегать по тропе вдоль плотины и больше его никогда не видели, бывало он вместе с братьями колол кедровые бревна по морозобоинам за отдельную плату – «Не люблю я работать на правительство, проклятье еду в ЛА» – вот он берег где, покончив с рытьем ямы и продравшись по тропе сквозь кустарник, по извилистой, к сортирной дыре, вырытой Зилом, я спустился к воде и кидался камнями в суденышки консервных банок и адмиральствовал себя Нельсоном если им не удавалось удрать и отплыть подальше и достичь Золотой Вечности – прибегнув наконец к здоровым деревянным плахам и огромным булыжникам, чтоб потопить кораблик-жестянку, но тот не желал тонуть. Ах Доблесть – И длинные длинные боны я думал что смогу добраться по ним до Плота Станции Объездчиков без лодки, но когда дошел до среднего бона и надо было перепрыгивать на три фута через неспокойную воду на притонувшее бревно я понял что вымокну и бросил это дело и вернулся – вот оно все, всё в июне, а теперь сентябрь и я еду четыре тысячи миль по городам ребра Америки —

– Пообедаем на плоту потом подберем Пэта.

Пэт в то утро тоже вышел с поста на Кратере и отправился вниз по 15-мильной тропе, на самой заре, в 3 часа утра, и будет ждать в 2 часа пополудни. Внизу у Громового Рукава —

– Ладно – но я посплю пока вы это делать будете, – говорю я —

Эт’кай со старым «токаем» —

Мы втискиваемся между плотами и я вылезаю и привязываю конец к деревянному кнехту и Фред выкидывает мой мешок, теперь я босиком и мне четко – И О огромная белая кухня полная еды и радио на полке, и письма что меня ждут – Но мы все равно пока еще не проголодались, немножко кофе, я включаю радио а он едет за Пэтом, 2 часа туда и обратно, и вдруг я наедине с радио, кофе, сигаретами и странной книжонкой про героического торговца подержанными автомобилями в Сан-Диего который видит девчонку на табурете в кафешке и думает «У нее клевая жопка» – У-ух, снова в Америке. – А по радио вдруг Вик Дэмоун поет песенку которую я совсем забыл спеть на горе, старую-престарую, не полностью забыл ее но тут не переработка, он шпарит с полным оркестром (О гений Американской Музыки!) на «В Этом Мире,

Обычных людей,

Не-о-бычных людей,

Я рад что есть ты»,

– задерживая на «ты» дыхание, «В этом мире, удовольствий чрезмерных, сокровищ незаметных», хмм, «Я рад что есть ты»[31]– Это я сказал Полине Коул чтоб та велела Саре Воэн спеть ее в 1947 году – Ох вот прекрасная американская музыка над озером, а потом, после изысканных забавных очаровательных слов диктора из Сиэтла, Ой, Вик поет

«Твоя Ладонь коснулась

Лба моего»,

неторопливо, и вступает роскошная труба, «Кларк Терри!»[32]узнаю его я, сладко играет, и старый плот постанывает нежно на своих бонах, середина яркосветлого дня – Тот же старый плот что в бурные ночи гремит и грохочет и лунный свет завывает по воде плещущим лоском, О кручина инея Последнего Северо-Запада и теперь у меня больше нет границ через которые идти и – Мир снаружи просто кусок сыра, а сам я кино, а вот хорошенькая поющая ловушка —

Ловко ловит меня, кабы не эти старые горы что торчат прямо из ляполакающего ляпис-лазурного берега, старый весенний снег все еще на них, вершинках, и скорбные смертные старинные летние облака промокающие розовый мирный полдень Эмили Дикинсон и ах бабочек – Дразнятся в кустарнике жучки – На плоту, никакой живности, лишь лилейное лаканье воды по подбрюшьям бревен, да постоянная струя из кухонного крана который они подвели к бесконечному горному потоку, пусть себе льется холодная весь день, так что когда нужен стакан воды вот она, подключайся – Солнышко – жаркое солнце сушит мне носки на раскаленной покоробленной палубе – а Фред уже отдал мне новую пару старых ботинок чтоб я дошел хотя бы до магазина в Конкрите купить себе новые – Я загнал торчавшие гвозди обратно в подметки большим молотком Лесной Службы на барже с мастерской, и в них будет удобно, с толстыми носками – Когда носки высыхают это всегда триумф, когда есть свежая пара, и в горах и на войне