— Я мог бы попробовать, — сказал он задумчиво, — единственное, что меня останавливает: я никогда не произносил проповедей.

— У тебя будет время подготовиться, — успокоил его Агостино.

Они выпили за успех предприятия и разошлись.

Вернувшись домой, Агостино нашел на столе вкусный ужин — Камилия оказалась чудесной хозяйкой. Агостино насмешливо улыбнулся: выходит я недаром желаю им семейного счастья!

На следующий день он рассказал своим подопечным о знакомом священнике, который согласен их обвенчать и ради этого придет к ним в дом.

— Тони бросился жать Агостино руку, благодаря его. Камилия счастливо улыбалась.

После завтрака она отправилась домой успокаивать Ципору и приглашать ее на свою свадьбу.

— Не беспокойся, мамочка, я очень счастлива, — сказала она. — Нам с Тони пришлось спать на одной, очень узкой кровати, но он крепко меня обнял, и я спала, как ангел.

— Ты и вправду ангел, — растроганно сказала Ципора.

— Нас завтра обвенчает католический священник, я хотела бы, чтобы и ты, и папа благословили меня, — продолжала Камилия.

— Я благословляю тебя, доченька, — растроганно сказала Ципора, — и непременно приду к тебе на венчание, хотя оно и будет не по нашему обряду.

Камилия и не подозревала, какое ее ждет торжество. Перед церемонией венчания мастерская преобразилась — в ней появился алтарь, а в углу за ширмой Камилию ждала сеньора с подвенечным платьем. Камилия в жизни не видела такой прелести! И надо сказать, что невеста, одетая в это платье, была тоже прелесть как хороша!

Ципора, увидев Тони и Камилию у алтаря, невольно прослезилась, такими они были красивыми. Агостино подал падре кольца, и церемония началась.

Священник соединил руки брачущихся и проговорил:

— Перед нами двое молодых, желающих пожениться, получив благословение нашей Святой церкви, Тони — католик, Камилия — иудейка, но оба они — дети Господа, Бог един, Он — властелин мира и хозяин наших судеб. Ты соблюдаешь Божьи заповеди, Камилия?

— Соблюдаю, падре, — ответила взволнованная невеста.

— А ты, Тони? — обратился он к жениху.

— Соблюдаю, — ответил Тони.

— Вы любите друг друга? — задал следующий вопрос падре.

— Да, — хором ответили жених и невеста.

— И это важнее всего, не правда ли? — провозгласил священник. — Все было предопределено: Господь спас Тони из океанских волн, а хлеб и кров на новой для Тони земле дали ему родители Камилии, еще не зная, что открывают двери своего дома для большой любви, которая соединит их дочь и вновь прибывшего гостя.

При этих словах Ципора вновь прослезилась.

— Как законный посланник Господа я задам вам главный вопрос: согласен ли ты взять в жены эту девушку, Тони, и жить с ней в богатстве и бедности, в горе и радости, не разлучась ни в жизни, ни в смерти?

— Согласен, — ответил, Тони.

— Тебе, Камилия, я задаю тот же вопрос, — обратился Пелегрини к невесте.

— Согласна, — ответила Камилия.

И Ципора прослезилась в третий раз, все больше проникаясь торжественностью церемонии.

После того как падре объявил Тони и Камилию мужем и женой и надел им кольца, Ципора подошла и благословила обоих. Камилия была счастлива. Счастлив был и Агостиио: венчание удалось на славу! Он от души благодарил падре и потом пошел его проводить.

— Сегодня я дома ночевать не буду, — сказал он молодым на прощанье.

Но, занятые друг другом, они, похоже, ничего не услышали.

Растроганная Ципора рассказала о венчании мужу:

— У католиков замечательное венчание, почти такое же, как у нас, поэтому я теперь спокойна за нашу Камилию.

— Неужели наша дочь приняла католическую веру? — возмущенно спросил Эзекиел.

— Ничего она не принимала, и какое это имеет значение? — спросила Ципора. — Наша дочь теперь замужем, и хорошо бы ты тоже ее поздравил.

— Я поздравлю ее тогда, когда она выйдет замуж по нашему обряду, — насупился Эзекиел.

Ципора не стала настаивать, она знала, что мужа ее не сдвинешь с места словами, но сердце его полно любовью к дочери, а любовь способна двигать горы.

Прошло несколько дней, и Ципора рассказала мужу, что Камилия счастлива со своим Тони, но только, кажется, голодает, и кровать у них очень узкая, и в доме повернуться негде.

— Может, сходишь к нашей доченьке и позовешь ее к нам жить? — заключила она.

— Сходи сама и позови! — буркнул Эзекиел, успевший страшно соскучиться по своей любимой доченьке.

Школа, школа, школа для детей, школа для взрослых — только и слышал вокруг себя Винченцо. Его дети — Марселло и Катэрина, словно с ума сошли, помешались на этой школе. Сам Винченцо едва мог написать свое имя и прекрасно понимал, что Марселло не помешает выучиться грамоте, но — подумать только! — учиться задумала и его дочь!

— Выбрось из головы эти глупости! — заявил рассерженный отец. — Твое место у плиты…

— И на раскаленном солнце с мотыгой в руках, — не менее сердито отвечала Катэрина. — Ты забыл, что мы уже не наемные рабочие, папа! Чем мы хуже сеньора Маурисиу и сеньорины Беатрисы? Мы такие же, как они. Наша фазенда ничуть не меньше их фазенды!

Винченцо почесал в затылке, такая мысль не приходила ему в голову. Он по-прежнему чувствовал себя крестьянином, обыкновенным крестьянином, каким родился, каким был всегда. А он, оказывается, стал теперь фазендейро, кофейным бароном! Неудержимый смех завладел им. Он смеялся, смеялся до слез, и, глядя на мужа, стала робко улыбаться и Констанция.

— Значит, ты решила стать барышней-белоручкой? — спросил он дочь, вытирая навернувшиеся на глаза слезы.

— Да! — гордо ответила Катэрина.

— А может, ты все-таки выйдешь замуж за Гаэтано? — спросил ее отец.

Вертя про себя так и этак предложение сына своего компаньона, Винченцо мало-помалу привык к нему и даже увидел в нем некую выгоду: земля и в самом деле станет общей, делить ее не будет необходимости, так почему бы Катэрине и не выйти за этого парня?

— Гаэтано, — продолжил он…

— …Здоров, как бык, — хором произнесли брат и сестра любимую фразу самого Гаэтано, которой он начинал и заканчивал все свои рассказы.

— А быкам место в хлеву, — закончила Катэрина.

— На твоем месте я бы так не гордился, — буркнул Винченцо. — За спесь наказывают, да еще как! Может, земли у нас теперь и не меньше, чем у соседей, да только денег нет. И взяться им неоткуда. За кофе дают бросовую цену, лучше выбросить его, чем по такой продавать.

— Нет цены ни на фасоль, ни на кукурузу, — подхватил Марселло. — А уж как мы надрывались, чтобы получить урожай!