– Вы сохранили на редкость ясную голову для человека, который впервые в жизни видит труп.

– Мне кажется, следует сохранять ясную голову, когда рядом бродит убийца.

– Вы в этом уверены? – спросил Линли. – Вам не приходила мысль, что убийцей мог быть посторонний?

– Ближайшая деревня от нас в пяти милях. Сегодня утром полиции потребовалось почти два часа, что-бы добраться сюда. Вы можете предположить, что кто-то среди ночи потащился бы сюда в снегоступах или на лыжах, чтобы разделаться с Джой?

– Откуда вы позвонили в полицию?

– Из кабинета сестры.

– Как долго вы там находились?

– Пять минут. Возможно, меньше.

– Это был единственный ваш звонок?

Вопрос явно застал Стинхерста врасплох, что сразу отразилось на его лице.

– Нет. Я позвонил своей секретарше в Лондон. На квартиру.

– Зачем?

– Я хотел, чтобы она знала о… ситуации. И еще я велел ей отменить все встречи, назначенные на вечер воскресенья и понедельник.

– Очень предусмотрительно с вашей стороны. Но при данных обстоятельствах, согласитесь, довольно странно думать о своих личных встречах. Сразу после того, как вы узнали, что произошло убийство?

– Может, и странно. Но что поделаешь… Я действовал именно так.

– И что это были за встречи, которые вам пришлось отменить?

– Понятия не имею. Книжку с моим расписанием секретарша держит у себя. Я знаю лишь о том, что мне предстоит делать в ближайший день, она мне напоминает. – И он нетерпеливо закончил, словно чувствуя необходимость защититься: – Меня часто не бывает в офисе. Так мне проще.

И однако, думал Линли, Стинхерст не похож на человека, которому требуются какие-то няньки, пусть даже в виде секретарши. Поэтому два последних заявления очень смахивали на уход от прямого ответа и вообще были весьма сомнительны. Линли гадал, заем Стинхерст вообще приплел сюда свой офис.

– Каким образом в ваши планы на выходные затесался Джереми Винни?

Это был второй вопрос, к которому Стинхерст, похоже, готов не был. Но на сей раз его колебания при ответе были вызваны скорее вдумчивым размышлением, а не желанием вывернуться.

– Джой хотела, чтобы он был здесь, – ответил он через минуту. – Она рассказала ему о читке, которую мы собирались провести. Он пишет об обновлении «Азенкура» – целая серия статей в «Тайме». Полагаю, эти выходные казались естественным продолжением его темы. Он позвонил мне и спросил, можно ли ему приехать. Эта просьба выглядела достаточно безобидной, и потом, совсем неплохо получить хорошие отзывы накануне открытия. В любом случае они с Джой, как оказалось, довольно хорошо знали друг друга. Она настаивала, чтобы он приехал.

– Но зачем он ей понадобился? Ведь он театральный критик, не так ли? Почему она решила допустить его к самой первой читке, когда еще нет никакого спектакля? Может, он был ее любовником?

– Не исключено. Мужчины всегда находили Джой невероятно привлекательной.

– Или его интересовал исключительно текст пьесы? Почему вы его сожгли?

Линли постарался, чтобы вопрос прозвучал как логически неизбежный. На лице Стинхерста отразилось смиренное признание этого факта.

– Уничтожение сценария, а я сжег все экземпляры, не имело никакого отношения к смерти Джой, Томас. Пьеса в новом варианте не увидела бы свет. Как только я лишил ее своей поддержки – а я сделал это вчера вечером, – она умерла сама собой.

– Умерла. Интересный выбор слов. Тогда зачем вы сожгли сценарий?

Стинхерст не ответил. Его взгляд был устремлен на огонь. Было очевидно, что он пытается принять какое-то решение. Эта борьба отражалась на его лице.

Но что это были за противостоящие друг другу силы и что стояло на карте? По-видимому, какие-то деликатные подробности конфликта, который еще так и не прояснился.

– Сценарии, – неумолимо напомнил Линли. Тело Стинхерста шевельнулось, это движение было похоже на содрогание.

– Я сжег их из-за сюжета, – сказал он. – Пьеса была о моей жене Маргерит. О ее романе с моим старшим братом. И о ребенке, который родился у них тридцать шесть лет назад. Об Элизабет.

Гоувана Килбрайда одолевали новые мучения. Они начались в тот момент, когда констебль Лонан открыл дверь в библиотеку и сказал, что лондонская полиция хочет поговорить с Мэри Агнес. Накал его страданий возрос, когда Мэри Агнес тут же вскочила, демонстрируя явную готовность к этой встрече. А своего апогея они достигли, когда он осознал, что вот уже пятнадцать минут она находится вне поля его зрения и лишена его решительной – пусть даже и неадекватной – защиты. Но что еще хуже, сейчас она находилась под защитой Нью-Скотленд-Ярда – надежной, абсолютно адекватной и сугубо мужской.

Что и было причиной его терзаний.

Как только полицейская группа из Лондона – а в особенности высокий светловолосый детектив, который, видимо, руководил ею, – покинула библиотеку после короткого разговора с леди Хелен Клайд, Мэри Агнес повернулась к Гоувану с горящим взором.

– Он ба-ажественный, – выдохнула она.

Это замечание служило дурным предзнаменованием, но, как потерявший от любви последний разум, Гоуван жаждал уточнений.

– Божественный? – раздраженно переспросил он.

– Ну, тот полицейский!

И затем Мэри Агнес принялась восторженно перечислять достоинства Линли. Гоуван чувствовал, как они отпечатываются у него в мозгу. Волосы как у Энтони Эндрюса[17], нос как у Чарлза Дэнса[18], глаза как у Бена Кросса[19], а улыбка как у Стинга[20]. И не важно, что этот «божественный» не удосужился хотя бы раз улыбнуться. Мэри Агнес обладала великолепной способностью домысливать детали, когда это требовалось.

Бесплодные состязания с Джереми Айронсом были достаточно тяжелы. Но теперь Гоуван увидел, что ему придется сражаться со всей передовой линией британских звезд, воплощенных в одном человеке. Он заскрежетал зубами и заерзал на неудобном сиденье.

А сидел он на обитом кретоном стуле, ткань которого после стольких часов казалась онемевшей второй кожей. Рядом с ним, на всякий случай аккуратно отодвинутый – уже минут через пятнадцать после их заточения, – помещался глобус на невероятно изысканно украшенной позолоченной подставке. Этот драгоценный глобус принадлежал миссис Джеррард. Гоувану очень хотелось поддать его ногой. А еще лучше – швырнуть в окно. А больше всего ему хотелось сбежать.