Так вот – Белкин. Он читал классическую русскую литературу начиная с XVIII века. Читал увлекательно, я сам ходил на его лекции – было интересно послушать. Ребята ему очень доверяли и не любили – обожали! (Так они обожали и Андрея Донатовича Синявского.) Боюсь сказать, какие стихи и песни он имел в виду, говоря о Володе как о поэте. Но если бы мне сказал об этом Массальский, Тарханов или Витя Монюков, я бы не отнесся к их оценке с таким доверием…

С какого-то момента в мои обязанности вошло заниматься распределением выпускников. В ту пору почти нигде, кроме Москвы, не было театральных вузов, поэтому театры начинали слать гонцов еще в декабре-январе. «Право первой ночи» было испокон века у Художественного театра. Те, кто шли туда, оформлялись еще на третьем курсе через Первый отдел: Художественный был режимным и находился на особом положении. У Юры Пузырева, например, отец оказался «врагом народа» (позже его, конечно, реабилитировали) – и Юру немедленно выкинули: как сын врага народа может работать в Художественном театре?…

Несмотря на то что Володя учился нормально, устроить его в театр было непросто: трудные внешние данные – тяжелый прикус, тяжелая челюсть, небольшой рост.

Встречал я Володю и после окончания им Школы-студии. Как-то был в Москве кинофестиваль, по-моему, чуть ли не первый. Марис Лиепа впервые танцевал «Дон-Кихота» в Большом театре, и Рита Жигунова, его жена, пригласила меня на этот спектакль. И Высоцкого с Мариной Влади она пригласила тоже. В Большом театре Володя с гордостью познакомил нас.

…С 1964 по 1974 год я служил у Образцова в Театре кукол. Ходил ли Володя туда на спектакли, не знаю. Но его концерт в театре устраивал я. Меня попросил местком, я позвонил и сказал, что, мол, Володя, Сергей Владимирович Образцов очень хотел бы послушать. (Образцов всегда поддерживал Театр на Таганке, писал рецензии.) Володя говорит: «Я боюсь, что будет много народу». Я пообещал, что – только для коллектива театра, даже не в Большом зале, а в Малом, на двести мест. «А я там был?» – спрашивает. «Нет, – отвечаю, – когда вы были маленьким, то не существовало этого здания. А когда вы стали большим, вы посещали Большой зал. Малый вы не знаете. Это сказочно красивый, очаровательный зал».

Выступить в Театре кукол он согласился, но не смог сразу назначить число. Чуть ли не сказал, что сам мне позвонит. Я предупредил, что заплатить за выступление мы не можем. «Борис Михайлович, о чем вы говорите! Я с удовольствием это сделаю ради вас, ради Сергея Владимировича. Сами вы будете?» – «Да, – говорю, – и жена моя придет».

Ездила за Володей Алла Костюкова. День, помню, стоял холодный, зимой 1973-го. Аншлага не было, потому что пускали только творческих работников: художников и актеров. Мы не разрешили даже приводить мужей и жен.

Образцов не присутствовал. Кажется, с частью труппы находился за границей. Концерт прошел замечательно. И Володя остался очень доволен.

Его, по-моему, не фотографировали. А записывал наш радист. Благодарила Володю, если мне не изменяет память, Ева Синельникова, которая теперь живет в Америке.

Принимали его идеально. Он хорошо выглядел, находился в хорошей форме, не было такого, как иногда говорят: «Знаете, я сегодня неважно себя чувствую…» Сам несколько раз спрашивал: «Вы не устали?»…

В 1976 или в 1975 году я вернулся из Польши, и мы с Лёней Харитоновым пошли обедать в ВТО. То ли мы сидели, а Володя к нам подсел, то ли наоборот.

Они с Леней очень хорошо относились друг к другу. Когда я, бывало, говорил: «Эти блатные песни Высоцкого…», Лёня возмущался: «Ты не понимаешь! Это замечательно! Он – Есенин наших дней!» – «Он?» – «Да, он! Тебе потом стыдно будет – ты повторяешь, что говорят партийные функционеры!»

В ВТО Лёня пожаловался Володе как автомобилист автомобилисту, как он мучается с машиной. А Володя рассказал такую историю.

Как-то раз он пригнал машину в Париж. Марина, кажется, встретила его в Бресте, оттуда они ехали вместе… И когда подъехали к ее дому, она сказала, что поблизости нет паркинга. «Ищи место, где можно поставить машину. Вот видишь, это мой дом. Сюда придешь». В конце концов, нашел он место, припарковал автомобиль. Вылез – чумазый такой и прочее, стал откручивать дворники и зеркало. Немедленно появился полицейский. Спрашивает, что он делает. Володя ничего не может объяснить. Тот моментально берет его за руку, потому что не понимает, в чем дело, и тащит куда-то.

Володя стал кричать: «Марина! Марина!» Марина вышла: «Что случилось?» Володя говорит: «Я не знаю, что он от меня хочет». Она объясняет полицейскому по-французски: «Это мой муж». А тот: «Он выкручивал зеркало и дворники!» – «Так он из Москвы. Он русский». До того дошло: «Извините, месье! Я не знал, что вы русский, я бы вас не задержал. Мне известно, что у вас это снимают». Володя так смешно это рассказал! Замечательно! Я так не могу…

Летом 1980-го я вернулся из Германии. Друзья, которые встречали меня на вокзале, сказали, что Володя умер. Что завтра можно пройти с другой стороны в театр попрощаться.

Я узнал, что хоронить будут на Ваганьковском кладбище, и решил присоединиться к процессии на площади Восстания… Вы видели, что творилось на похоронах Сталина? То были совсем другие похороны – мрачные. А здесь была скорбь с ликованием. Странное ощущение. Я даже не думал, что столько людей знают Высоцкого. Даже не представлял. Мне стало просто не по себе…

Осенью я решил провести во Дворце культуры ЗИЛа, где уже много лет веду театральное отделение Университета культуры, вечер, посвященный Высоцкому. Узнал, что Любимов в Англии репетирует спектакль, приедет тогда-то. На это число и назначил. В десять утра позвонил Юрию Петровичу, объяснил, в чем дело. Он, конечно, согласился. Сказал только, что не может быть весь вечер: в театре репетиция.

Людей пришло море, висели на люстрах – Наташа Крымова не даст соврать. Любимов выступал потрясающе. Зал рыдал. Под конец он сам заплакал и сказал: «Для меня это такое горе… Это все равно что потерять родного сына».

2010

У нас с Высоцким была в студии какая-то совместная работа, но деталей я не помню. Помню эпизоды, которые мы разыгрывали на улице, это было нашим любимым занятием. Мы шли все вместе – Гена Портер, Гена Ялович, Володя Высоцкий, Валя Никулин, другие ребята… Никулин окончил два курса юридического факультета и считался у нас законником. И мы делали следующее… Предположим, останавливаемся – и показываем друг другу на какое-то окно на пятом этаже: «Смотри! Смотри!» Через некоторое время собираются люди, все хотят увидеть, что там происходит. Когда толпа собиралась, мы отходили в сторону и слушали, что якобы произошло в квартире на пятом этаже: кто-то выбросился из окна, кого-то убили…

Или, например, длинный Ялович и маленький Портер идут – и через каждые пять шагов приседают, мы следуем сзади. Появляется милиционер (тогда на улицах всегда была милиция) и говорит: «Не положено! Непорядок вы устроили». А они в ответ: «Ведите нас в отделение». И тут начиналось самое замечательное: вперед выступал Валя Никулин, наш законник… – и милиционеры уже от нас были счастливы как-нибудь избавиться. Разумеется, Володя Высоцкий во всем этом принимал самое деятельное участие.