Своим глистоподобным предложением я хотел сказать следующее: мужчина, который силой удерживает у себя Тима, — Марсель Прольберг, массажист матери Изабель. Получается, что он все-таки имеет отношение к украденным картинам. Но он не вор! Вора я ведь видел своими глазами. Значит, есть еще один сообщник. И это, как пить дать, тот третий на фотографии, спорим?

Тим выходит с Прольбергом из квартиры. Поскольку мой хозяин временно лишен зрения, мне приходится смотреть за двоих. И это одним-то глазом! Хотя ничего особенного я пока не вижу. Прольберг, выйдя из дома, сразу же направляется к машине и открывает ее.

Тиму приказано сесть на заднее сиденье. Он кладет рюкзак рядом с собой. Единственное, что я могу видеть во время всей поездки, — это набитая окурками пепельница. Ффффу, гадость! Она воняет мне прямо в нос, из-за нее мне приходится вести отчаянную борьбу с желанием чихнуть. К счастью, я выхожу из этой борьбы победителем и всю дорогу не издаю ни звука, как и мои попутчики — длинношерстная такса и убитый горем хозяин. Единственная шумовая помеха — это оперный певец по радио, который воет, как кастрированный пекинес.

Хорошо еще, что поездка длилась недолго. Заглушив мотор, наш шофер грубо сообщает:

— Приехали!

Тим берет рюкзак.

— Ну, давай шевелись! — торопит Прольберг и почти вытаскивает моего хозяина из машины. — Вперед! — командует он. — И смотри мне, без фокусов! Иначе я тебя сильно огорчу!

Мы покидаем стоянку, окруженную деревьями и кустарником. Тим, к сожалению, не стал надевать рюкзак на спину, а тащит его в руке, и я уже начинаю испытывать первые признаки морской болезни.

Где это мы, интересно? В лесу? Нет, я понял: мы в дачном поселке. Все эти дачно-садоводческие участки до того аккуратны и похожи один на другой, что просто жуть! Газоны как будто каждое утро стрижет ножницами парикмахер. И собаке, испоганившей эту «красоту» своей кучкой, наверняка грозит смертная казнь.

Этот поселок такой же огромный, как Северное кладбище. И такой же мертвый. Самое живое из всего, что нам попадается на пути, — какой-то тощий старичок в плавках. Он стоит на коленях посреди дорожки и красит свой деревянный забор. Прольберг вежливо здоровается со стариком и шипит Тиму:

— Осторожно, сейчас налево!

— Отличная погода сегодня, не правда ли? — кричит дед.

— Да. И говорят, она продержится до самого понедельника, — отвечает Прольберг.

Потом я слышу, как он открывает дверь, и вот мы уже в маленьком дачном домике, состоящем из двух комнат. Прольберг ведет Тима в заднюю комнату.

— Садись на кровать! — приказывает он и задергивает шторы. Потом я слышу звук отдираемого скотча. — Ну как? Ничего? Пережил? — спрашивает он.

Что ему может ответить Тим? Что это было самое прекрасное похищение в его жизни? Мой хозяин кладет рюкзак рядом с собой и молчит.

Прольберг достает из какого-то древнего шкафа наручники и пристегивает руки Тима к спинке кровати.

— Сиди тихо и не вздумай орать, иначе башку оторву, — говорит он.

Он выходит из комнаты и запирает за собой дверь на ключ. Я уже хотел было выйти из подполья, тем более что опять послышались всхлипывания, но тут вдруг запиликал мобильный телефон Прольберга. А я не прочь узнать, о чем он будет говорить.

— Алло! Нет, я не дома. У меня проблемы: пропали две картины. Так, теперь успокойся, понял? Это просто соплячье, которому захотелось поиграть в сыщиков. Самое позднее завтра картины будут у меня. Я прихватил с собой одного из этих мелких сыщиков и… Погоди, погоди! Что значит, «похитил»? Я просто подержу его до тех пор, пока эти идиоты не притащат картины обратно. Конечно, сразу же после этого линяем. Нам все равно уже пора сматываться. Ладно, понял. Пока.

Ага, значит, это жулье собирается сматываться. Хотя в данный момент мне на это наплевать. Сначала я должен утешить Тима, который как раз опять начал реветь. Я громко шевелюсь — и Тим в ту же секунду умолкает. Наверное, удивляется, отчего вдруг ожили его роликовые коньки. Я тихонько рычу.

— Освальд?.. — взволнованным шепотом произносит Тим. — Это ты?..

Ну а кто же еще, по-твоему? Так как его руки прикованы к спинке кровати, ему приходится открывать рюкзак зубами, а это не так просто. Наконец, я вылезаю из рюкзака. О боже! Ну и видок у Тима! У него такие красные глаза, что его можно перепутать с больным кроликом. Я становлюсь на задние лапы и начинаю слизывать у него со щек слезы. Фу, до чего же соленые!

— Ты должен позвать кого-нибудь на помощь, Освальд! — шепчет мне Тим в ухо. — Как только дверь откроется, ты сразу же смываешься, понял?

Понял, босс! Я еще какое-то время целуюсь и обнимаюсь со своим хозяином. В сущности, наручники — очень полезная вещь. Если бы у меня дома были наручники, я бы, может, излечил Тима за пару недель от этой проклятой компьютерной болезни.

— Теперь слушай внимательно, Освальд! — шепчет Тим. — Как только выйдешь из дома…

Больше он ничего сказать не успевает, потому что в этот момент раздается звук отпираемого замка. Я прыгаю на пол и забираюсь под кровать.

— Почему бы тебе не вздремнуть часок-другой? — говорит Прольберг.

Из-под кровати мне видны только его копыта. Вот он подходит к старому шкафу и раскрывает обе дверцы. Сейчас или никогда! Я потихоньку прокрадываюсь за спиной Прольберга к двери и покидаю комнату. При этом я успеваю бросить взгляд на Тима. Он подмигивает мне, и я не помню, чтобы кто-нибудь в моей жизни подмигивал так грустно.

Тощий старичок, только что красивший свой забор, стоит в своем садике и лопает яблоко. Увидев меня, он забывает про яблоко.

— Ого! А это еще чей пес? — спрашивает он.

К сожалению, я не могу ему это объяснить. У меня в данный момент нет времени на долгие разговоры. Я ныряю в садовую калитку и несусь прочь.

— На всей территории дачно-садоводческого поселка Графратер-Форст собаки должны ходить на поводке! — орет скелет в плавках мне вслед.

Ну и чудило этот дед! Что мне, самому, что ли, надеть поводок на шею и взять другой конец в лапу? Я бегу и бегу и, лишь очутившись на автостоянке и сделав короткую передышку, спрашиваю себя, куда я, собственно, бегу? Мне эта местность так же малознакома, как Котолония (или как там она называется?).

Ну, допустим, я мог бы опять прибегнуть к старому трюку с писаниной на фонарных столбах. Но на этот раз меня хватило бы от силы на три фонаря, потому что в моем баке осталось не больше десяти капель. А воды пока нигде не наблюдается. Что же делать?

И тут я слышу, как заводится мотор. Какая-то черная спортивная машина с открытым верхом. Недолго думая, я беру разгон, прыгаю на заднее сиденье — и… чуть не падаю в обморок! На этом сиденье, в своей устланной бархатом корзинке сидит не кто иной, как кто бы вы думали? Пекинес, в которого втрескалась Жаклин! Ошибка исключена: он весь насквозь пропах прекрасной дамой из семейства чау-чау.