«Амфитрион» – это была настолько далекая платформа, что ее экипаж выбирался на берег только раз в году. Мужики приехали шумно и буйно, хвастаясь своими инструментами и их мощью. Ожидалась вроде бы обычная рабочая ночь.

Мадам Фуко встретила «джентльменов» у дверей и заказала всем выпивку за счет заведения. Она объяснила, что поскольку мужчин двадцать, а девушек всего двенадцать, некоторым придется чуть подождать, но она обещала, что «не забудут никого».

Нам она велела выйти и пройтись перед клиентами. Девушки вышли в рабочем снаряжении, которое уже стало проявлять признаки износа. Боа из перьев плакали по сухой чистке, сеточные чулки поехали и были кое-как залатаны, а костюмы голливудского стиля были чуть слишком плотными.

Но мужчинам с «Амфитриона» было на это плевать. Они заспорили, кто пойдет первым и кто какую возьмет. Один подвалил ко мне и стал ощупывать сиськи. От него воняло перечным шнапсом.

– Вот это моя, – заявил он по-шведски.

– Черта с два! – возразил мужик покрупнее, дергая бретельки моего лифчика.

Я мимо него посмотрела на шведа. Он был поменьше своего коллеги, и стоял, сжав кулаки. На его лице была написана злость. Второй был сложен как футбольный полузащитник, и было ясно, что с ним приходится считаться. Швед готов был его убить, но боялся быть униженным перед остальными.

Он него исходили волны ненависти. Я будто стояла в потоке тепла от горячей лампы. Меня стало охватывать возбуждение, и здоровенный подумал, что это от его лап.

– Видишь? Ей настоящие мужчины нравятся. Ярость шведа была неповторима. Он пялился прямо на меня, и я ощутила между нами связь. Как искра, взрывающая заряд динамита. Он хотел видеть кровь здоровенного. И я тоже.

Маленький швед покраснел, казалось, он раздувается, будто пытаясь сдержать внутренний взрыв. У него остекленели глаза, он затрясся. Кто-то из спутников взял его за плечо, и тут швед заревел как бык и бросился на этого большого.

Пьяный гигант был застигнут врасплох, оглушен яростью атаки. Швед вбил кулак в почки своего мучителя. У того отвалилась челюсть от немеющей боли. Я стояла неподвижно и смотрела, как эти двое возятся на полу у моих ног. Ненависть, излучаемая шведом, набрала силу цунами.

Он сидел верхом на спине противника, осыпая его голову злобными ударами. Кто-то из приятелей жертвы схватил шведа и потащил прочь от неподвижного тела. Швед ругался и выдирался изо всех сил. Его пытались успокоить, но он лягался и кусался, а крики его перешли в нечленораздельный визг.

Вышибала – мускулистый немец – появился из задней комнаты и тут же сделал неверное заключение: он решил, что драку затеяли крупные мужики, удерживающие малыша, и потому тут же схватил одного из тех, кто держал шведа. Избитый гигант кое-как встал на четвереньки, тупо глядя на лужу крови среди опилок, набежавшую из его носа. Швед вспрыгнул ногами ему на спину, снова уронив великана на пол, и стал топтать. Спина у гиганта была сломана, и он не мог стряхнуть своего мучителя.

У жертвы побагровело лицо, высунулся язык, глаза вылупились, как вареные яйца. Обезумевшего шведа пытались схватить четверо, но это им не удавалось.

К этому времени все люди с «Амфитриона» либо пытались оторвать шведа от его жертвы, либо дрались с вышибалой. Девушки разбежались по комнатам. Я застыла в неподвижности, купаясь в убийственной ярости шведа.

Драка развернулась вовсю. Те, кто сцепился с вышибалой, уже дрались между собой. Мебель разлетелась, бутылки разбились. Слышны были только ругательства мужчин да вопли женщин. Стоял острый медный запах крови. Это было чудесно.

Швед сумел наконец убить своего врага. Тот лежал, простертый на полу, как мусульманин на молитве. Однако эта славная победа не сняла у шведа жажду крови. Схватив стул, он стал колотить по трупу, одновременно вопя и хохоча. Его рот застыл в судорожной улыбке, из глаз ручьем текли слезы.

Раздался громкий звук, и мне на лицо плеснуло что-то теплое.

Швед выпустил стул. Он секунду постоял, глядя на дыру у себя в животе и обвивающиеся вокруг колен розовые кишки, потом рухнул. Ненависть прошла – будто кто-то повернул выключатель, позволив мне снова шевелиться и мыслить. Я посмотрела на себя – всю меня покрыла кровь шведа. С трудом я подавила желание облизать руки.

Мадам Фуко стояла с непроницаемым лицом, держа дымящееся ружье. Драка кончилась так же внезапно, как началась. Все сгрудились, глядя на двух мертвецов.

Потом она произнесла:

– Он сошел с ума, вот и все.

Я чувствовала на себе ее взгляд. Смотрела на сворачивающуюся кровь на полу.

На следующий день я уехала.

* * *

Постепенно я поняла, что быть вампиром – это не просто пить кровь. Я уже была нежитью больше четырех лет, но мне только предстояло понять свои возможности и сопутствующие им слабости. О вампиризме я мало что знала – в основном книжки, какие-то древние суеверия и прочие неудачные попытки мифологизировать плохо воспринимаемую действительность. Я пыталась понять свою истинную натуру по зеркалам комнаты смеха.

Согласно фольклору, вампиры подчиняются собственному своду правил, как крикет или игра в монополию. Вампиры пьют кровь и появляются только по ночам. Они не выдерживают дневного света или вида креста. Их отпугивает чеснок. Серебро для них проклятие. Святая вода действует на них как серная кислота. Их можно убить, вогнав в сердце осиновый кол. Они не могут войти в церковь. Они не стареют. Они умеют превращаться в нетопырей и волков. У них мощная гипнотическая сила. Днем они спят в гробах.

Эти правила меня смущали, а проверять их действенность было страшновато. Только через три года после своего рождения на заднем сиденье «роллс-ройса» сэра Моргана я решилась проверить свое темное наследие.

Некоторые вещи проверить было просто. Мне не нравилось ходить под прямым солнечным светом; от него зудела кожа и болела голова так, будто мозг распадается на доли. Но я не вспыхивала факелом и не рассыпалась в пыль, выйдя днем из дому. В плотной одежде и солнечных очках я могла функционировать, испытывая лишь минимальный дискомфорт.

Единственно, в чем состояло действие на меня чеснока – неприятный запах дыхания.

В присутствии распятий я не испытывала ни отвращения, ни боли. Но видения Кристофера Ли, когда у него лоб вскипел как расплавленный сыр, удерживали меня от того, чтобы до них дотрагиваться.

Серебро мне не мешало, будь оно в виде крестов, монет или ложек. Что до кола в сердце... в общем, я не считала разумным это проверять.

Я становилась старше, хотя годы моей трудной жизни на внешности не сказывались. В нашей профессии девушки моложе меня могли сойти за моих старших сестер. Выносливость у меня была невероятная; я редко болела и очень быстро выздоравливала. Слишком быстро. Я была сильна, хотя далеко не тис, как мне предстояло стать. Мне нечего было бояться даже самых крутых клиентов.