Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Комиссар рассказал графине о детях, уверил: оба успевают в школе, спят с закрытыми окнами — им не опасен ночной воздух — и едят за каждой трапезой по два овоща. Этого, очевидно, было довольно, чтобы убедить графиню — с ее внуками все хорошо, — и она переключилась на их родителей.
— А вы с Паолой? Ты прямо цветешь, Гвидо!
Он невольно выпрямился.
— А теперь скажи мне, чего бы ты хотел выпить?
— Правда, ничего. Я пришел спросить вас о некоторых людях — вы их можете знать.
— Неужели? — Она обратила к нему широко раскрытые нефритово-зеленые глаза. — И зачем же?
— Видите ли, одно имя выплыло при очередном расследовании, мы его ведем… — начал он и намеренно умолк.
— И ты пришел выяснить, не знаю ли я чего-нибудь о них?
— Ну… да.
— Что я могу знать полезного для полиции?
— Что-нибудь личное.
— В смысле слухов?
— Хм… да.
Она глянула в сторону и разгладила складочку на ткани диванного подлокотника.
— Не думала, что полиция придает значение сплетням.
— Возможно, это наш самый богатый источник информации.
— В самом деле?
Он кивнул.
— Очень любопытно.
Брунетти промолчал и, чтобы не встречаться с графиней взглядом, посмотрел мимо нее на корешок книги на столе — любовный роман, триллер?
— «Путешествие натуралиста на корабле „Бигль“», — произнес он название вслух по-английски, не сдержав изумления.
Она взглянула на книгу, потом снова на него:
— Что ж такого, Гвидо. Ты читал?
— Когда учился в университете, много лет назад, но в переводе, — выдавил он, изо всех сил лишая голос удивленной интонации.
— А я всегда с удовольствием читала Дарвина. Тебе понравилась книга? — Кажется, обсуждение сплетен и полицейских дел откладывается.
— Да, в свое время. Не уверен, правда, что хорошо ее помню.
— Тогда перечитай. Это важная книга… может быть, одна из самых важных в современном мире. И еще «Происхождение видов», по-моему.
Брунетти кивнул, соглашаясь.
— Дать тебе ее почитать, когда я закончу? У тебя ведь нет проблем с английским?
— Да нет, думаю. Но у меня и так сейчас есть что читать, и довольно много. Может быть, потом, в течение года.
— А ведь это чудесная книга для чтения в отпуске, мне кажется. Все эти пляжи, все эти милые животные.
— Да, да… — Брунетти совершенно не знал, что сказать.
Графиня выручила его:
— О ком ты хотел, чтобы я посплетничала, Гвидо?
— Ну не то чтобы сплетничать… просто расскажите мне, если что-нибудь слышали о них такое, что могло бы заинтересовать полицию.
— А что могло бы заинтересовать полицию?
Он поколебался, но пришлось признаться:
— Все, как я полагаю.
— Так я и думала. И кто?…
— Синьорина Бенедетта Лерини.
— Та, которая живет в Дорсодуро? — уточнила графиня.
— Да, верно.
Она немного подумала и заговорила:
— Все, что я о ней знаю, — очень щедра к церкви, или так говорят. Много денег из тех, что унаследовала от отца — устрашающего, злого человека, — отдано церкви.
— Какой церкви?
Графиня помолчала.
— Вот ведь странно, — молвила она со смесью удивления и любопытства, — я ведь понятия не имею. Все, что слышала, — очень религиозна и дает церкви много денег. Но понятия не имею какой: вальденсам, или англиканцам, или тем ужасным американцам, которые останавливают тебя на улице, знаешь, у них еще полно жен, которым они не дают пить кока-колу.
Брунетти не сообразил, насколько это приближает его к пониманию синьорины Лерини, и он испробовал другое имя.
— А графиня Кривони?
— Клаудия? — Графиня не пыталась скрыть ни свою первую реакцию, удивление, ни вторую — удовольствие.
— Если ее так зовут. Вдова графа Эгидио.
— О, это просто восхитительно! — отвечала графиня с мелодичным смехом. — Как бы я хотела рассказать девочкам за бриджем! — И видя его реакцию, она тут же добавила: — Нет-нет, не волнуйся, Гвидо, я слова не вымолвлю, даже Орацио. Паола не раз признавалась, что никогда не расскажет мне то, что ты ей доверяешь.
— Правда?
— Да.
— Но что-нибудь она вам, вообще-то, рассказывает? — почти непроизвольно произнес Брунетти.
Графиня улыбнулась в ответ и положила унизанную кольцами руку ему на рукав:
— Гвидо, ты ведь держишь клятву, данную в полиции?
Он кивнул.
— Ну так вот, а я верна своей дочери. — Она снова улыбнулась. — А теперь скажи, что ты хотел бы знать о Клаудии.
— Я хотел бы знать о ее муже — о том, как она с ним уживалась.
— Боюсь, никто не ужился бы с Эгидио. — Это графиня определила без колебаний, потом добавила, как бы размышляя: — Но полагаю, что то же самое относится и к Клаудии. — Похоже, эта тема ее раньше не занимала. — Что тебе известно о них, Гвидо?
— Не более чем обычные городские слухи.
— Которые гласят?…
— Что он сделал свои деньги в шестидесятые годы, на незаконном строительстве в Местре.
— А насчет Клаудии?
— Что она интересуется общественной моралью, — прямо сказал Брунетти.
Тут графиня улыбнулась:
— Да, она, конечно, интересуется… — И ничего не добавила.
— Что вы знаете о ней или откуда ее знаете?
— Через эту церковь, Сан-Симоне Пикколо. Она состоит в комитете, который пытается найти деньги на ее реставрацию.
— И вы тоже в нем состоите?
— Упаси Господи, нет! Она приглашала меня вступить, но я понимала, что разговор о реставрации только уловка.
— Чтобы скрыть… что?
— Это единственная церковь в городе, где служат мессу на латыни. Ты осведомлен об этом?
— Нет.
— Думаю, они имеют что-то общее с этим кардиналом во Франции — Лефевром, который хочет вернуться к латыни и ладану. Вот я и заключила, что любые собранные деньги будут посланы во Францию или пущены на ладан, а не на реставрацию церкви. — Подумала немного. — Церковь такая безобразная, что ее в любом случае не нужно реставрировать. Просто дурная имитация Пантеона.
Архитектурное отступление, пусть это и интересно, но он потянул графиню прочь от него.
— Но что вы знаете о ней самой?