Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даже если убить его сейчас, хватит на то, чтобы убить многих, а тех кто выживет, заставить завидовать ушедшим. А что произойдёт потом, когда сердце, которое успокоится, найдёт себя в надёжных руках и окончательно исцелится, способное взять больше. Что будет с миром, если орден всё-таки осмелится скалить на Кэйю зубы? Он фыркает, крепко к своей груди прижимая капитана. Того постоянно перед сном преследуют подобные мысли, и Аль-Хайтаму это не нравится.
Ласково улыбнувшись, Кэйа падает в постель, утягивая за собой божество. Прижимает то к своему плечу, и впивается подушечками пальцев в лопатки, наслаждаясь весом чужого тела. Кэйе всегда нравилось, когда его прижимали, почти давили в постели. Это создавало ощущение защиты, ещё с подростковых времён, когда сводный братец был достаточно к нему благосклонен, чтобы разделить неловкие подростковые ласки. О, он был без ума, когда тот наваливался на него, или просто вжимал в перину, почти без возможности вырваться. Обнаружить подобную страсть у Альбедо было неожиданно, но безумно приятно. Как и сейчас, осознавать, что за нарочитой грубостью, редко, но всё же просачивающейся у бога, скрывается обещание защиты. Оно успокаивает и совершенно точно стоит того дискомфорта, который после этого приходит. Это успокаивает, давая почувствовать себя самым нужным и ценным. И фигура божества, такая массивная, способствует обострению этого чувства. И приподняв голову, перехватывает руки на спине, и наклонившись к уху его, говорит шепотом:
— Вытряхни из меня всю дурь, а потом со всей силы прижми к постели, чтобы я и дёрнуться не мог, — просит он, цепляясь за спину собеседника, знает же, что в этом ему точно не откажут, что заставят сначала задыхаться под ним, срывать голос до хрипа, а потом, прежде чем, выйти из него, и накрыть тонким одеялом устроившись под боком, или уйти за полотенцем, чтобы привести его в порядок и обеспечить пробуждение без особых проблем, почти впечатают в мягкую постель, заставят почти задохнуться, и лишь потом выдохнуть, пару минут безвольной куклой лежать, не заметить как крепко прижмутся к его спине, окольцуют талию, и лишь отмерев, тихо засмеяться, уложив свои руки поверх ладоней чужих. — Хочу уснуть без мыслей тяжёлых и не видеть кошмаров…
Бог хитро щурится, голову от смуглого плеча отрывая. Обычно звёздочка, дурацкое прозвище, которое он услышал с уст алхимика, не проявляет подобной инициативы. Замучили ли его страшные сновидения или просто хочет почувствовать приятное опустошение и лёгкую ломоту по телу? Так откровенно просить его об этом, просить дать почувствовать себя самым нужным… И ничего не остаётся, кроме того как дать ему это, позволить ощутить всё его тепло, и так принадлежащее лишь ему. Чуть дёрнуться, чтобы руки регента спали с его спины, переплести пальцы, словно ничего грязного не произойдёт, словно они не страдают тем, что порочат самые светлые чувства. Но отказывать в подобном он не собирается. Если тому так хочется этого, то пусть, ведь…
Целовать расслабленного Кэйю так сладко, как и чувствовать ленивые касания, ведь звёздочка снова кладёт руки свои ему на плечи. Распахивает рот, позволяя тому снова начать хозяйничать в своём рту, обнимает ногами бёдра, и богу хочется уложить те на плечи свои, показать ему всё, всё чего ему так хочется. И оторвавшись от губ чужих, вдоволь вылизав его рот, наигравшись с чужим языком, с удовольствием заглядывает в ошалевшие глаза и припухшие губы, чуть блестящие от слюны. Красивый, безумно красивый, яркий, сияющий ярче всех драгоценных камней в земле властелина камня. И обладать им — то ещё сокровище. И хочется ему посадить его на трон свой, провозгласить своей королевой, но более править некем, а значит, он и сам не король. Он был им когда-то, но теперь здесь лишь они вдвоём, изредка пускающие в земли алхимика.
Ах, если бы только Кэйа не выпросил у него сохранить ему жизнь… Но сердце чужое щемит, он чувствует это, а потом усмехается, осторожно проводя по груди партнёра. Такой пластичный и ласковый, гладит руки его, урчит ласково, чуть ладони на локти спуская. Он сдался. Перестал ждать Альбедо, хоть и не прогнал его прочь из сердца, он знает, не выпустил, и он это обязательно исправит.
Ах, он ведь не сказал что метка позволяет ему слышать, а потому знает, знает что гениальный алхимик обещал стать драконом-охранником для него, увести прочь, наивный. Да, он одно из сильнейших созданий бездны, да, он гениален, но даже его скверны не хватит, чтобы выстоять. А Кэйа… Он просто не до конца отпустил его, испугался потерять его таким, какой он мил его сердцу.
Аль-Хайтам проводит вниз по рёбрам, пальцами под край топа, задирает его, а потом мягко касается губами к соску, принимаясь его вылизывать. И руки Кэйи ложатся на светлые волосы, разворашивают их, снимая с его ушей нечто, он уже не помнит, чем именно оно является. И смешок его такой тихий, радостный, почти лишающий самообладания. Но Аль-Ахмар лишь мысленно усмехается, свободной рукой выкручивая другой сосок. И вздохи шумные его ласкают уши.
Кэйа цепляет его ладонь, быстро, почти судорожно зацеловывая его кончики пальцев, а после, едва зубы сомкнутся на бусинке соска, протолкнёт верхние фаланги себе в рот. Начнёт осторожно вылизывать те, зная, что всё будет хорошо, и он приложит все усилия, которые может. Так будет легче, так будет гораздо жарче, чтобы тот не отвлекался на подготовку, чтобы дал ему сразу всё, чтобы не быть в состоянии думать хоть о чём-то помимо его рук и члена. Чтобы ничего не осталось в голове, кроме вязкого и сладкого удовольствия. И это так здорово, так спокойно, что хочется к чёрту послать алхимика, но тут же он осекается, нельзя, это ведь… Слишком большой кусок его сердца.
Кэйа вылизывает пальцы учёного, зная что тот всё равно сделает так, как посчитает нужным. И он закрывает глаза, часто проводя языком по пальцам, а потом тихо стонет, когда Аль-Ахмар вытаскивает пальцы из его рта, пробирается под белые одежды, чуть давит на кольцо мышц, осторожно проникая вовнутрь. И оторвавшись от груди его, смотрит