– Священник!

– Да! – Артем кивнул. – Только священник… э э… настоящий – не совсем правильное слово… опытный, а не полусеминарист недоучившийся. Тот, кто управлял несколькими деревнями, сплотив их в единый феод, и влюблял в себя людей с первого взгляда.

– Вы думаете… – Отец Адриан выпрямился в кресле. – Тристахин?

– Очень может быть. Что ему какой-то сайт, если он умудрялся убедить в чем угодно целые деревни и фабрики? Так, небольшая смена деятельности. Переход от личных выступлений к массовой электронной пропаганде. Проба сил на новом уровне. И надо признать – весьма успешная.

Звякнул внутренний телефон. Протоиерей снял трубку, несколько секунд внимательно слушал, потом обратился к Чернышову:

– Это с проходной. Говорят, пришел некий Андрей Сергеевич Цесаркин, рвется именно к вам, Артем Ильич. Знаете такого?

Чернышов на мгновение задумался, вспоминая:

– Нет, никогда не слышал. Но фамилия знакомая. Да! Конечно! Надя Цесаркина – постоянная пациентка Приюта! А это, значит, ее отец, тот самый, что клеймил нас по телевизору.

– Думаете, пришел отношения выяснять?

– Скорее наоборот. Если я всё правильно понимаю, Тристахин Елагина вот-вот выбросит, как драную перчатку, – Базилю он больше не интересен. Пробный шар и так в лузе, куда уж дальше. Скажите, пусть выпишут пропуск прямо к вам. Послушаем, что Андрей Сергеевич нам скажет.

Не прошло и двух минут, как в дверь кабинета постучали.

– Войдите, – сказал отец Адриан.

Сказать, что гость выглядел ужасно – значит, не сказать ничего. Солидный, когда-то уверенный в себе мужчина с идеальным пробором, заказным костюмом и недешевыми часами сейчас выглядел абсолютной развалиной. Наспех застегнутое, давно нечищеное пальто, кое-как повязанный галстук, гримаса, страшно исказившая лицо, и дрожащие руки.

– Я Артем Чернышов, – старший контроллер поднялся, – это контроллер Савва Корняков и куратор группы протоиерей Адриан.

Вошедший сдержанно кивнул:

– Я… я смотрел пресс-конференцию. Здравствуйте. Э э… – Он повернулся к отцу Адриану. – Простите, я не знаю, как нужно приветствовать духовное лицо, я неверующий.

– Можно просто поздороваться. Садитесь, рассказывайте, что у вас случилось.

Цесаркин в два шага прошел кабинет, рухнул в гостевое кресло, вытянул ноги в грязных ботинках.

– Вы, наверное, узнали меня. Видели это дурацкое выступление. Понимаете… я…

Он растерянно замолчал, сгорбился и уставился в пол.

– Не волнуйтесь, – сказал Чернышов. – Мотивы вашего выступления понятны, никто не посмеет осудить отца, вставшего на защиту спасителя дочери. Но, раз вы пришли, значит, что-то изменилось.

– Да, – Цесаркин мучительно выдавливал из себя слова. Судя по всему, ему было страшно, невероятно тяжело и стыдно одновременно.

Протоиерей Адриан тоже решил помочь странному посетителю:

– Мы вас внимательно слушаем.

Тот взял себя в руки, выдохнул и заговорил быстро-быстро, словно опасался, что его решимость вот-вот закончится.

– Раньше я был против расследования, писал какие-то письма во все инстанции, даже вот выступал по телевизору. Мне казалось, что Елагин – практически святой, не знаю, правда, можно ли употреблять подобные слова в этих стенах. Он спас мою дочь, и я бы сделал для него всё. А теперь я готов дать против него показания. В прокуратуре, в суде, где хотите.

Дальше, запинаясь и перескакивая с пятого на десятое, Андрей Сергеевич сумбурно описал события последних дней. Елагин, похоже, и в самом деле почувствовал скорый конец Приюта – и от недостатка финансирования, и от внимания Анафемы. И потому решил делать деньги буквально из всего. Последней каплей стал шантаж. Защитник несчастных звонил родителям своих «пациентов» и требовал пожертвований, якобы для того, чтобы ему было на что содержать Приют. Дайте, мол, денег, иначе ваш ребенок умрет в нищете, голоде и холоде.

– …А Нюша снова пыталась уйти из жизни. Сейчас в больнице. На вопрос «почему» Елагин раздраженно ответил, что, мол, таблетки кончились, а денег нет. И повесил трубку.

– Мы вас поняли, Андрей Сергеевич. Ситуация мерзостная, но мы и раньше настаивали на аресте Елагина. Так что ваша помощь нам очень кстати. Сейчас вас проводят в кабинет, запишут показания. Потом, если вы понадобитесь, мы вас вызовем. И не волнуйтесь насчет Нади – у нас есть, кому с ней поговорить. Думаю, этот человек лечит души намного лучше Елагина.

Когда Цесаркин вышел, Чернышов кивнул Савве:

– А ты говоришь – «поспать». Подождем пока с этим. Недопсихолог, наконец, зарвался. И теперь мы можем сделать вот так, – Артем до хруста сжал кулак, повторив месячной давности жест Корнякова. – Время пришло. Хватит ему кружками заправлять. Звони в ОБНОН за поддержкой и по коням. Отец Адриан, нам нужна санкция.

В Приюте многие еще не пришли в себя от вчерашней дозы, когда неожиданно раздался звонок в дверь. Елагин только-только вошел, даже сумки не успел разобрать. Он очень удивился столь раннему посетителю – утром вроде бы никто не собирался. Разве что из прежних пациентов кто решил проведать.

Он распахнул дверь и, не успев вымолвить ни слова, сразу всё понял. На лестничной клетке, обоих пролетах и даже на нижнем этаже – везде теснились люди. Молодые и пожилые, в форме, с оружием и без.

– Игорь Елагин? – спросил тот, что стоял впереди всех. – Анафема. Я старший контроллер Артем Чернышов. Вы в нашей юрисдикции.

– Анафема всё же решила меня арестовать, – спокойно ответил Елагин, хотя сердце екнуло и провалилось едва ли не в пятки. Он вальяжно и даже с некоторым вызовом прислонился к стене, перегораживая вход в квартиру. – К финансам подкопаться не удалось, и вы решили вот так, нахрапом. Но должен сказать, что вы, похоже, кое-что упустили. Это негосударственная благотворительная организация, частная территория. Вы нарушаете неприкосновенность…

Один из контроллеров, бородатый крепыш в камуфляже, усмехнулся, шагнул вперед.

– Зачем так усложнять, говори просто – негосударственный наркотический притон. И мы нарушаем его неприкосновенность. Наследники кровавых палачей КГБ и всё такое…

По спине Елагина пробежала холодная волна. Нет, не может быть! Они не посмеют!

– Вы слишком много себе позволяете… – пробормотал он. – Это произвол! Какие-то неслыханные обвинения, совершенно ложные к тому же. И на основании этих нелепых подозрений вы являетесь сюда и… я буду жаловаться!

– Подозрения вполне обоснованные, Игорь Анисимович. У вас богатый послужной список. Шантаж, религиозное мошенничество, создание деструктивного культа, незаконный оборот наркотических веществ. Возможно, я что-то упустил, но и этого хватит с головой. – Чернышов протянул Елагину лист бумаги. – Вот ордер на обыск.

– У меня есть право на один звонок!