Вечером к бабке Толе явились пароходные.

Они притащили мешок сахару и начали требовать назад монетку, говоря, что неувязочка у них получилась, по ошибке не тот мешок отдали… Бабка Толя сочувственно покивала им, а потом объяснила, что, видно, судьба такая, судьба так распорядилась, а воротить теперь ничего нельзя, нету у нее уже монеты этой… А мешок чего же… Вон он, еще не до конца высыпанный стоит. Пускай берут, раз перепутали…

Из окошка дома она видела, как сыплют пароходные на землю песок из мешка, как роются в нем. Нашли ли чего там, бабка Толя не узнала, поскольку ни с того ни с сего начали пароходные кулаками махать, друг другу фонари навешивать, ну и матерились, конечно, при этом, а матерщинников бабка Толя страсть как не любила, отошла от окошка и поставила самовар — надо было чаю попить, раз сахар привезли…

Но Георгию Макаровичу, который, нетерпеливо поджидая, когда наконец свершится над бабкой Толей Божья кара, прохаживался возле ее дома, перепало — всю неделю носил он под глазом фингал, который бабка Толя залечивала только ей известными травами…

— Не передумала еще? — морщась от боли, спрашивал Георгий Макарович, когда бабка меняла ему примочки. — Не боишься Божьего гнева?

— Дак, а чего Ему на меня гневаться? — отвечала бабка Толя. — Ежели б я на всех гневалась, кому не ндравлюсь, не знать бы, откуда и взять гневу столько…

— Тьфу! — говорил Георгий Макарович и ходом-ходом шел со двора соседки в свою холостяцкую избу и не выходил оттуда, покуда не надо было идти снова ставить примочку.

Но свершилось то, чего ждал он.

Подул, откуда ни возьмись, ветер, и три дня горело погодой озеро, а на четвертый день шторм превратился в ураган. Ураганом смело крыши с покосившихся банек, поломало деревья, понесло по воздуху доски и сучья…

— Свят! Свят! — бормотал Георгий Макарович, торопливо осеняя себя крестным знамением. — С энтой богохульницей и я ни за что пропаду…

И едва он проговорил это, как увидел у себя над головой пролетающий мимо соседкин курятник, а в нем и саму бабку Толю.

Одной рукой она прижимала к груди пеструю несушку, а другой — грозила кулаком то ли Георгию Макаровичу, глазевшему на это чудо, то ли самому небу. При этом она, как божился потом Георгий Макарович, материлась на чем свет стоит…

Сама бабка Толя, которая благополучно приземлилась на мягкой болотине, и, так и не выпустив из рук несушку, вернулась спокойно в дом, начисто отрицала факт матерщины.

— У тебя язык-то, Георгий Макарович, как портки на заборе, треплется… Откуль ты слышать мог чего, если ветер такой страшенный дул?

Но хотя и озадачился этим вопросом Георгий Макарович, и примолк сконфуженно — действительно ведь, ревел ветер, разве слово какое расслышишь? — но нашелся еще один свидетель, городской охотник, который тоже видел пролетающую в курятнике бабу, которая очень забористо материлась при этом.

Самое же удивительное, что и на самоходках матерщину слышали, и в поселке, до которого и по прямой меньше пяти километров не выходило.

И никто уже и не осуждал бабку Толю в поселке за то, что ей, видите ли, сам Господь Бог не ндравится…

— Что с ее взять… — рассуждали в магазине бабы. — Такая матерщинница, дак…

И хотя клялась бабка Толя, что не материлась она, что не могло быть такого, ведь у нее рот был заткнут ветром, но не верили ей.

И притихла бабка Толя, а зимой, когда уже лежал на еловых ветках снег и вся пороша под соснами была испещрена следами синиц, засыпана чешуйками расклеванных шишек, пришла она с бутылкой «Агдама» к соседу…

— Прав ты оказался, Георгий Макарович… — сказала она. — Видишь, какую кару мне Господь-то устроил. Ни за что, можно сказать, хожу ославленная…

— То-то же! — закуривая папироску, сказал сосед. — Поняла теперь, до чего ндрав-то твой довел тебя… Ладно! Главное, что хоть теперь поняла, что любить Господа нашего надо.

— Дак как же любить-то, если не ндравится? — ответила бабка Толя.

— Ну, вот опять! — в сердцах Георгий Макарович грохнул кулаком по столу. — Сама же говоришь, что кара тебе была ниспослана. Чего же ты по-прежнему не боишься Его?

— Боюсь… — тихо сказала бабка Толя. — А только все равно не ндравится…

Георгий Макарович тяжело посмотрел на нее, допил налитый в стакан «Агдам», хотел выматериться, но сдержался. Вместо этого вытащил из кармана еще одну папиросину и снова задымил, уставившись прямо себе под ноги. И бабка Толя, уже приготовившаяся встать и уйти, расслабилась и как-то виновато улыбнулась…

Говорят, что и сейчас еще живут они вместе, хотя и минуло столько лет.

— Старик-то такой хороший… Никогда ведь и не выругается… — судачат теперь поселковые бабы в очереди. — Как уж он с ней, с матерщинницей, живет…

И вздыхают участливо…

— Пойдем, Варя! — В жарких вечерних сумерках голос Лизы казался размытым, как дрожащий от тепла воздух. — Никто не придет…

Варя оглянулась.

Аллея была пустой. Опустели и скамеечки возле темного, похожего на пенсионера, Крылова.

— А ты считаешь, что кто-то должен был прийти? — Варя не хотела этого говорить, но сказала.

— Не знаю… — ответила Лиза. — Я вообще не понимаю, что мы делаем тут…

Вот это она верно сказала. Варя тоже не понимала. Хотя это она и заставила Лизу пойти на свидание, которое назначено было во время сеанса, но досадно, что Лиза не отговорила ее.

А вчера было ужасно весело.

Блюдечко легко скользило по столу, останавливаясь у нужных букв, из которых — так странно! — складывались слова и фразы. Кому первому — Варе или Лизе — пришло в голову назначить свидание разговорившемуся духу, девушки потом не смогли вспомнить, но невидимый собеседник приглашение принял.

— Г.Д.Е.? — задало вопрос блюдце.

— В Летнем саду! — сказала Варя. — Возле дедушки Крылова.

Она сказала так, потому что так было смешно. Это действительно умора — назначить свидание привидению возле дедушки Крылова! Все за столом буквально покатились с хохота, и только блюдце сохранило серьезность.

— X.О.Р.О.Ш.О., - ответило оно. — В. Д.Е.С.Я.Т.Ь. В.Е.Ч.Е.Р.А.

— А как мы узнаем, что это вы?

— Я. У.З.Н.А.Ю.

Вот тогда Варя и почувствовала страх.

Тогда и захотелось прекратить нелепую игру. Но все так весело хохотали, так беззаботно было лицо Лизы, что Варя не решилась ничего сказать. Всегда так… Это — Варя точно вспомнила! — Лиза и придумала назначить свидание духу, а утром, когда Варя позвонила, не сразу и вспомнила, о чем говорит Варя.

Зато сейчас она дрожала вся.