Я много раз слышал от родителей болеющих детей, как кто-то назидательно говорил им, что их дети болеют за их грехи. Знаете, это было бы слишком легким объяснением.

Искать собственную вину и думать: «Я согрешил, как бы мне этот грех исправить, и тогда случится чудо и все исцелятся» неправильно. Мы, безусловно, люди грешные, но это не значит, что за каждый конкретный грех Бог обязательно, как мухобойкой, бьет кого-нибудь по лбу страданиями. Не Бог посылает человеку страдания: страдания обязательно встречаются в жизни каждого человека в той или иной степени. Мы живем в таком мире, где последствия грехопадения, этой духовной катастрофы, присутствуют везде. Кто-то страдает от страшных неисцелимых болезней, кто-то от ужасных жизненных условий, кто-то от несправедливости и лицемерия, коварства и иных проявлений человеческой злобы и лжи. Это любая болезнь, не только физическая, любое умирание, не только человека или животного, но и умирание человеческих отношений – любви, привязанности, дружбы.

Я понимаю, почему люди ищут мистического объяснения болезни и страданиям: люди хотят чудес, вернее, волшебства, как в сказках, но в жизни так не бывает. Чудо происходит тогда, когда человек оказывается в страдании сильнее, чем само страдание и смерть. Для многих это связано с принятием Бога. Для других – с принятием ситуации во всей ее полноте. Но простых, по щелчку, ответов на вопросы нет. Хотя понятно, человеку было бы, наверное, легче принять болезнь, зная, почему…»

Декабрь 2011 года. Москва. Музей в Фонде Михаила Горбачева на Ленинградском проспекте. Все сотрудники и сопровождающие куда-то, как нарочно, делись. И я оказываюсь в совершенно пустом музее наедине с первым Президентом страны, в которой я родилась и выросла. Мы ходим от экспоната к экспонату уже минут десять. И молчим.

Наконец Горбачев останавливается. И, повернувшись, резко, будто продолжает какой-то разговор, взмахивает рукой: «Конечно, я об этом думаю! Я всё время к этому возвращаюсь. Тогда, знаешь, времени особо подумать не было, надо было действовать. Говорят, время лечит… Не лечит ни черта! Двенадцать лет прошло, как умерла Раиса. Умерла, не дожив четырех дней до сорок шестой годовщины нашей совместной жизни. Двенадцать лет прошло. А мне до сих пор пусто без нее. Вся семья чувствует ее отсутствие. Иногда не спишь с утра, ворочаешься, холодно, одиноко… Минуты длятся как часы. Так – пока не рассветет. И я прокручиваю в голове каждую секунду, каждый день ее болезни. И всё то, что было до болезни… Если бы я мог понять, откуда вся эта дрянь нам на голову свалилась. Если бы только мог!»

Мы останавливаемся возле фотографии улыбающихся Раисы Максимовны и Михаила Сергеевича. Он смотрит на нее так, будто персонально эта фотография во всем и виновата. Говорит: «Это мы только что вернулись из Австралии, уставшие, счастливые. Даем интервью на «Эхо Москвы». Раиса была такая радостная в этот день… В общем, это последняя наша фотография. Через три недели она заболела».

Горбачев молчит, опустив голову. Я тоже стараюсь смотреть вниз. Вижу: у него сжимаются кулаки. Вдруг взрывается: «Черт возьми, как только я начинаю об этом думать, у меня такое желание – расстреливать из автомата Калашникова этот рак! Но как ты будешь расстреливать, если носителем рака являются люди. Самые дорогие люди». И через паузу: «Когда соглашался на это интервью, не думал, что будет так тяжело. Думал, отпустило».

О том, чтобы взять интервью у Горбачева, я, конечно, мечтала. Но не совпадало: вначале я была маленькая, а потом Михаил Сергеевич фактически исчез из публичной жизни России. Редко давал интервью только хорошо и лично знакомым журналистам. Но не попробовать я не могла. За меня интервью у Горбачева просил главный редактор «Новой газеты» Дмитрий Муратов, за что ему огромное спасибо.

Пресс-служба Горбачева рекомендовала мне написать два письма. Одно официальное, другое – личное. Я написала его, наверное, даже быстрее, чем вы сейчас прочтете. Потому что слова, обращенные к Горбачеву, жили во мне давно. Увеличивалось только количество поводов: веселых и грустных, сложных и абсолютно понятных, по которым мне так хотелось бы услышать его мнение.

ИЗ ПИСЬМА М. С. ГОРБАЧЕВУ.

26 ИЮНЯ 2011 ГОДА

Дорогой и глубокоуважаемый Михаил Сергеевич!

Прежде всего, позвольте выразить Вам свою личную глубокую признательность за то, что Вы есть на этом свете, что Вы, именно Вы подарили мне и всему моему поколению надежду на то, что наша страна может быть не хуже, а даже – лучше, свободнее и величественнее, чем многие другие. Спасибо Вам за то, что, будучи первым Президентом СССР, нашли в себе мужество пойти против системы. Спасибо Вам за честь и достоинство, которые помогли Вам расстаться с властью, приняв непростые решения. И спасибо Вам огромное за тот урок любви и верности, который Вы с Раисой Максимовной сумели преподать всей стране, каждому ее гражданину, мне лично.

Не зная Вас близко, но читая многочисленные интервью и разговаривая с людьми, хорошо знающими Вас, я только лишь могу представить, насколько родным человеком была Вам Ваша жена, Раиса Максимовна. Тем большее уважение и благодарность вызвало Ваше согласие подумать над возможностью согласиться на участие в проекте, который мы задумали. Спасибо Вам за Ваше мужество.

#победитьрак – это проект, о котором я мечтала несколько лет. Являясь попечителем фонда «Подари жизнь», я часто встречалась и встречаюсь с людьми, в чью жизнь ворвалась болезнь, я видела и вижу, как часто людей ломает сам диагноз, как важно иметь перед глазами пример мужественного и уважаемого человека, как важно объяснить, что если болезнь неизлечима, то последние месяцы и дни могут быть пронизаны таким теплом и такой любовью, что, даже несмотря на страшный исход, потом будут вспоминаться как теплейшее время в жизни. Это – парадокс рака.

По всей видимости, этот парадокс хорошо знала Раиса Максимовна. О, сколько невероятных историй о глубине ее понимания, о щедрости ее души мне рассказывали в РДКБ, больнице, куда она однажды пришла, где она повстречала страдающих людей (мам и детей). И где она поняла, что этим людям, конечно, необходимы ее тепло и поддержка, но еще и деятельная помощь. Благотворительность. Так в СССР вернулось слово, потерянное за десятилетия советской власти. И стало понятно, что без благотворительности – невозможно, никак не обойтись. Благотворительности высочайшего государственного уровня и невероятного личного участия.

Судьба распорядилась так, что жизнь Раисы Максимовны унесла та самая, очень распространенная у детей форма рака, борьбе с которой она помогала. Но ее и Ваше мужество в противостоянии этой болезни, мне кажется, могли бы послужить хорошим уроком и помощью тем, кто сейчас находится в стадии борьбы…

Я не могу говорить наверняка, но мне кажется, люди ждут прямого разговора о раке. Он нужен людям.

Я прошу прощения за столь личный тон этого письма, но иначе бы у меня не получилось. Слишком глубоко мое к Вам уважение, слишком чувствительна тема, слишком важен и непрост разговор, о котором я Вас прошу.