Но это просто плохие новости.

Зачем ей опускаться до моего уровня?

Так что, да. Я пытался быть мудаком, чтобы заставить ее оставить меня в покое. Я даже положил руку ей на шею, чтобы попытаться отпугнуть ее, черт возьми. Но это привело только к обратным результатам и оказалось ошибкой с моей стороны.

Особенно с тех пор, как я почувствовал самую мягкую, гладкую кожу, к которой я когда-либо прикасался, держа ее за шею. Теперь это ощущение запечатлелось в моем мозгу вместе с ощущением учащенного биения ее пульса под моими пальцами. И я не могу избавиться от него.

Я захожу в свой дом, закрываю за собой дверь, прежде чем она успевает последовать за мной, и кладу в морозильную камеру всю пойманную мной рыбу, кроме самой маленькой. Утром я первым делом отвезу остальных Тингу.

Затем я достаю немного фольги и выкладываю на нее рыбу, добавляя немного сливочного масла, соли, перца и лимонного сока, прежде чем заворачиваю ее. Я позаботился о том, чтобы, по крайней мере, всегда держать эти предметы в запасе именно по этой причине.

Я беру вилку, прежде чем направиться к двери, но останавливаюсь через несколько футов. Возвращаясь на кухню, я несколько раз стучу кулаком по столешнице, размышляя, затем выдыхаю, говорю. — К черту это, — и беру другую вилку, прежде чем выйти обратно на улицу.

Реми сидит на песке у груды камней, где я разжигаю костер, как будто она знала, что я буду разводить его сегодня вечером, и пригласила себя остаться. Подняв глаза, я дважды проверяю, что камера, обращенная в ту сторону, ведет запись. Я чувствую облегчение, когда вижу маленький красный мигающий огонек, и продолжаю двигаться к ней.

Эта маленькая частичка меня вспыхивает жизнью в тот момент, когда она улыбается мне, когда я подхожу к ней ближе, но я просто отвожу взгляд, бросаю рыбу на стул, который держу здесь, а затем начинаю разжигать огонь. Как только все готово, я кладу рыбу на камни, которые находятся на огне, и откидываюсь на спинку стула, чтобы дать ей приготовиться.

— Ты поймал её сегодня?

Бросив на нее быстрый взгляд, я замечаю, что она смотрит не на меня, а на огонь, и на ее лице умиротворенное выражение. Я не могу не заметить, как чертовски великолепно она выглядит, когда теплые отблески огня целуют ее идеальную кожу. Это заставляет ее карие глаза, которые, кажется, меняют цвет в зависимости от света и ее настроения, и ее темные волосы сиять.

Меня бесит, что я замечаю это, потому что не хочу замечать.

Снова отворачиваясь, я бормочу. — Да.

— Я была бы не прочь научиться ловить рыбу, — задумчиво отвечает она.

— Возможно, ты захочешь сначала научиться плавать?

— Это, правда, — говорит она на этот раз немного тише. Вероятно, вспоминая события того дня, когда она чуть не утонула. Я не могу представить, что это то, о чем ты легко забываешь.

Когда я снова смотрю на нее, она поднимает горсть песка и смотрит, как крупинки падают между ее пальцами, глубоко задумавшись.

Мне приходит в голову, что я понятия не имею, кто она на самом деле. Я не знаю ее фамилии. Почему она здесь, откуда она.

Ничего.

В любом случае, так будет лучше.

Скоро она откажется от меня и присоединится к остальным жителям города в их усилиях заставить меня уехать. Я не совсем уверен, что это не просто часть какой-то схемы. Думаю, в конце концов, я это выясню. До тех пор мне просто нужно быть проницательным и держать оба глаза открытыми.

— Я знаю, каково это — начинать все сначала. Начинать заново, — говорит она через мгновение.

— Что, ты тоже была в тюрьме? — Саркастически спрашиваю я.

Я сказал это не для того, чтобы пошутить, но она все равно смеется. И, честно говоря, звук не ужасен.

— Нет. Не в такой тюрьме, как ты. Но, я думаю, это было чем-то вроде тюрьмы.

— Ну что ж. Я думаю, ты тогда, блядь, точно знаешь, что я чувствую.

При виде ее поникших плеч и опущенных глаз я снова чувствую себя дерьмово. Я знаю, что она, действительно, пытается, по какой-то причине, и я, кажется, не могу перестать быть мудаком по отношению к ней.

Проводя рукой по лицу, я выдавливаю. — Прости.

Неудивительно, что она не сразу отвечает. Тишина растягивается между нами, вызывая во мне неприятное чувство. К счастью, после нескольких долгих секунд она, наконец, отвечает.

— Я просто сказала, что тоже приехала сюда, чтобы начать все сначала. Я не имела в виду, что знаю, какой была твоя жизнь. Потому что я, действительно, этого не знаю.

В этом она абсолютно права. Никто не может знать, через что я прошел. И я ценю, что она, по крайней мере, признала это. Она, действительно, не заслужила моих резких слов.

Рыба уже должна быть готова, поэтому я нахожу пенек, который можно использовать как стол для размещения между нами двумя, а затем использую два куска дерева поменьше, чтобы поднять рыбу и положить ее на пенек.

— Можешь взять немного, — предлагаю я, открывая фольгу и протягивая ей дополнительную вилку. — Если ты хочешь.

Реми без колебаний встает со своего места и подходит ближе, садясь у пня. Инстинктивно я оглядываюсь через плечо на камеру, чтобы убедиться в этом, прежде чем взять свою вилку.

Когда я снова смотрю на нее, на ее лице снова появляется улыбка, очевидно, она принимает мое предложение мира так, как я намеревался.

Несколько минут мы едим молча, тишину наполняют звуки потрескивающего дерева. Но на этот раз тишина не кажется удушающей.

Странно есть с кем-либо, проводить время с кем-либо.

Особенно с женщиной.

— Это, действительно, хорошо. Я никогда не ела такой свежей рыбы, — говорит Реми, кивая головой. — Ты хороший повар.

— Вряд ли, — бормочу я.

— Что еще ты готовишь? — Спрашивает она, явно пытаясь завязать светскую беседу.

Вместо того чтобы снова закрыться от нее, я решаю честно ответить на ее вопрос. В любом случае, это не похоже на что-то интересное.

— Макароны с сыром из коробки. Замороженные обеды.

— О, — говорит она. — Разве ты не проходил, типа, курсы и все такое в тюрьме? Кулинарные курсы?

Я почти смеюсь над ее вопросом. Она, наверное, думает, что все это было точно так же, как в кино. И, может быть, так оно и есть в некоторых учреждениях с минимальным уровнем безопасности, но я был не там. Почти каждый день я боролся с другими