Александрина смотрела на то, что осталось от ее машины. «Тойоту» подарил Петр, и она ее очень любила, ей было приятно говорить подружкам, что это подарок мужа, хотя она и сама была в состоянии купить себе любую машину. Почти любую. Сейчас красавица «Тойота» была страшным уродливым железным ломом. Александрина знала, что и сама стала черным уродливым ломом, пригодным только для свалки.

Она покорно и равнодушно отвечала на бесчисленные вопросы людей в форме, мечтала остаться наконец одной и радовалась, что Сережа под присмотром, и она какое-то время может о нем не думать. Сейчас она не могла думать ни о ком, даже о Сереже.

Потом позвонил Петр, велел ей ехать домой и никому не открывать дверь, пока он не привезет сына, и Александрина покорно поехала и теперь ходила по огромной ухоженной квартире, наматывая на невидимый счетчик очередной километр…

Удивительно, но сначала Петр ей не понравился. Вернее, не то чтобы не понравился, просто Александрине не могло прийти в голову, что молчаливого Петра можно рассматривать как достойного претендента на ее, утонченной красавицы и умницы, руку. Познакомила их школьная подруга Лена Фролова. Петр учился в одном институте с Димкой, Лениным мужем, изредка бывал у Фроловых дома и на одном из Лениных дней рождения оказался сидящим за праздничным столом рядом с Александриной.

Она тогда почти с ним не разговаривала. За столом Петр исправно за ней ухаживал, предлагал салаты, подливал спиртное, однако с ненужными разговорами не лез, танцевать не пригласил, а когда Александрине стало скучно среди подвыпивших гостей, ненавязчиво предложил проводить ее домой. Она тогда оценила и то, что он точно уловил момент, когда ей обрыдла затянувшаяся вечеринка, и то, что он довел ее до самой двери квартиры, а не вызвал такси, как делали ее многочисленные поклонники.

Потом она узнала от Лены, что Петр родом откуда-то из сельской местности, блестяще окончил институт, почти сразу защитил кандидатскую диссертацию и сейчас пытается организовать свою фирму.

Он не спросил ее телефон, не предложил встретиться вновь, и Александрина очень скоро о нем забыла.

И если бы не встретила его снова, никогда не узнала бы, что он – основа ее жизни, никогда не была бы так безумно счастлива, как с ним, и никогда не страдала бы так, как страдала сейчас.

Александрина накинула куртку и вышла на большой открытый балкон. Закурила, ужасаясь, что сигареты кончаются. Что она будет делать, когда они кончатся совсем?

Что она вообще будет делать?

Чашки были разномастными, блюдца Вадим не подал вовсе – Виктор при этом обязательно поморщился бы, но чай оказался очень вкусным, ароматным и в меру крепким, а печенье, которое он вывалил в вазу для фруктов, свежим и сдобным.

– Ну расскажите теперь про ваши приключения, – Вадим с удовольствием отхлебнул из большой кружки.

Наташа еле заметно покачала головой – не при Сереже.

– Ну-у, – задумался мальчик, – меня хотели похитить, а Наташа меня спасла. Да, Наташ?

Она улыбнулась и потрепала его по волосам.

Из отрывочных фраз картину Вадим себе представлял, и в эту картину не укладывалось только одно: зачем и почему в нее стреляли? Или все-таки никакого выстрела не было? А была хулиганская выходка, не имеющая к ним никакого отношения…

– Откуда вы так хорошо друг друга знаете? – Сам Вадим ни разу не видел никого из детей своих коллег, ему просто не приходило в голову на них посмотреть.

– Да так, – засмеялась Наташа, – мы давно знакомы.

После больницы родители забрали ее к себе. Забрали гораздо раньше предполагаемой выписки, потому что в палате Наташе было совсем невмоготу и она очень хотела домой. Виктор слабо посопротивлялся и согласился, понимая, что за Наташей нужен уход и мама обеспечит этот уход лучше. Он приходил каждый день, приносил цветы и фрукты, держал Наташу за руку и рассказывал, как ему без нее плохо, а еще про нестабильную экономическую ситуацию, которая наверняка ничего хорошего не сулит. Наташа должна была жалеть бедного неприкаянного мужа, но не жалела. После того случая в больнице, когда отец рявкнул на него, Наташа не пожалела Витю ни разу. Как отрезало… Вернее, жалела, но совсем за другое, и не вслух, а про себя. Жалела за то, что он пугливый и слабый, что нисколько не стесняется этой своей слабости, что он боится внешнего мира, жестокого, но все-таки очень интересного. Жалела за то, что ему до сих пор нужна утешительница, почти няня, и удивлялась, что не замечала этого раньше. У нее затекала рука, которую держал муж, и ей хотелось, чтобы он поскорее ушел.

Наверное, если бы год назад он сказал ей про ту же экономическую нестабильность:

– Не бойся, прорвемся, – или что-то другое, но тоже мужское и надежное, ей было бы гораздо труднее пережить… Катю.

А Сережа ей каждый день звонил. Обстоятельно выяснял, как она себя чувствует, рассказывал про школу, сокрушался, что ему еще так долго расти и он не может ее навещать, и обещал, что когда вырастет, будет приходить к ней каждый день. А потом заработает много денег, и они поедут в Египет, потому что Наташа в Египте не была, а он был, и ему там очень понравилось.

Почему-то после звонков Сережи Наташе очень хотелось плакать.

Вадим смотрел на своих неожиданных гостей. Мальчишка был напуган, но держался храбро. Хороший парень, подумал он.

– Наташ, – предложил Сережа, – а может, на них в полицию сообщить?

– Давай дождемся папу, – вздохнула она, – как он скажет, так и сделаем.

В этот момент Наташа с ребенком показались Вадиму похожими друг на друга. Они вполне могли бы сойти за маму с сыном, если бы мать не была такой молодой.

– Ждать нам долго. Хочешь, компьютер тебе включу, поиграешь? – предложил Вадим ребенку. – Или книгу какую-нибудь поищем?

– Или уроки сделай, – неудачно предложила Наташа, – уроки-то все равно учить придется.

– Да ну, я лучше с тобой побуду. – Мальчишка прижался к ней и обнял ее за шею, и они снова показались Вадиму похожими, как мать и сын.

Неожиданно ему стало обидно, что он выпадает из их дружной связи. Он не может подойти, сграбастать их в охапку и прижаться к нежным головкам.

– Дашенька, я так соскучился, – обнимая ее в маленьком закутке, отделенном от общей комнаты встроенными шкафами и служившем ей кабинетом, прошептал Анатолий Константинович.

Она попыталась вырваться, но он не дал.

– Толя, перестань, – устало сказала Дарья, сжавшись под его руками.

– Почему? Что случилось, Даша? – Он отпустил ее, обошел стол, за которым она сидела, и уселся напротив.

Он смотрел тревожно и требовательно, и Дарья вздохнула:

– Для тебя же все это ничего не значит. Зачем я тебе?

– Зачем? – Он задумался. – Затем, что мне хорошо с тобой. А без тебя плохо.

– Перестань, Толя. – Она положила голову на сомкнутые руки и слегка наклонилась к нему. – Я не хочу быть одной из многих, с которыми тебе хорошо.