«Вне зоны действия сети», — сообщил мобильник раздражающе спокойным голосом.

Один из сопровождающих принялся ощупывать широкую приборную панель в поисках водительского радиотелефона, но наушники так и не обнаружил. Однако он заметил, что мягкое пластиковое сиденье водителя неестественно горячо.

Еще один сопровождающий, порывистый девятнадцатилетний юноша по имени Джоэл, наконец развернул свою складную тросточку и, постукивая ею, осторожно спустился по ступенькам на землю.

— Под ногами трава, — сообщил он оставшимся в автобусе, а затем прокричал, обращаясь к водителю или к кому бы то ни было, кто мог оказаться поблизости:

— Эй! Есть здесь кто-нибудь?

— Все это так неправильно, — сказала Джони. Она, старшая сопровождающая, чувствовала себя столь же беспомощной, как и ее маленькие подопечные. — Я просто ничего не могу понять.

— Подожди, — сказал Джоэл, интонацией призывая ее к молчанию. — Вы слышите это?

Все затихли, прислушиваясь.

— Да, — сказал кто-то из сопровождающих.

Джони не услышала ничего, кроме уханья совы в отдалении. — Что?

— Не знаю. Какое-то… Какое-то гудение.

— Какое? Механическое?

— Возможно. Не знаю. Больше похоже на… Это почти как мантра на занятиях йогой. Ну знаешь, когда повторяют священные слоги…

Джони послушала подольше.

— Я не слышу ни звука, но… Ладно. Давайте так. У нас два варианта действий. Закрыть дверь и оставаться здесь, во всей нашей беззащитности, или же вывести всех наружу и мобилизовать их на поиски хоть какой-то помощи.

Оставаться в автобусе не захотел никто. Они и так провели в этой машине слишком много времени.

— А что, если это какой-нибудь тест? — принялся размышлять Джоэл. — Ну, знаете, некая развлекательная программа, суббота как-никак.

Одна из сопровождающих пробормотала что-то в знак согласия.

Это разожгло в Джони ответную искру.

— Отлично, — сказала она. — Если это тест, то мы их переиграем.

Они рядами вывели детишек и сумели построить их в несколько колонн, так чтобы каждый мог идти, положив руку на плечо ребенка впереди. Некоторые дети тоже признались, что слышат гудение, и попытались ответить на него, воспроизводя этот звук, чтобы другие тоже могли распознать его. Само присутствие звука словно бы успокоило детей. Его источник задавал им направление движения.

Трое сопровождающих, нащупывая дорогу своими тросточками, вели за собой колонны детей. Местность была неровная, но камни или какие-нибудь иные коварные препятствия все же не попадались.

Вскоре они услышали в отдалении звуки, явно издаваемые животными. Кто-то предположил, что кричат ослы, но большинство с этим не согласились. Звуки больше походили на хрюканье свиней.

Что это, ферма? Может быть, гудение издавал какой-нибудь большой генератор? Или какая-нибудь машина, перемалывающая по ночам корм?

Они ускорили шаги и вскоре натолкнулись на препятствие: низкий забор из деревянных жердей. Двое из трех поводырей, разделившись, отправились влево и вправо в поисках ворот или калитки. Вскоре калитка нашлась, и всю группу подвели к ней, а затем сопровождающие и дети вошли внутрь. Трава под подошвами их обувок сменилась обычной землей. Хрюканье свиней приблизилось и стало громче. Группа двигалась по какой-то широкой дорожке. Сопровождающие построили детей в более плотные колонны и зашагали дальше, пока не наткнулись на некое здание. Дорожка вывела их прямиком к большому дверному проему, открытому настежь. Они вошли. Подали голос. В ответ — ничего.

Группа оказалась внутри какого-то явно просторного помещения, заполненного контрапунктным разноголосым шумом.

Свиньи отреагировали на присутствие людей любопытствующим визгом, и это напугало детишек. Животные бились о стенки своих тесных загонов, скребли копытами по устланному соломой полу. Джони на ощупь определила, что стойла тянулись по обе стороны прохода. Пахло навозом и чем-то еще… куда более гадким. Пахло… как в покойницкой.

Они оказались в свиной секции скотобойни, хотя никому из них и в голову не пришло употребить именно это слово.

Для некоторых ребятишек гудение превратилось в голоса. Эти дети бросились вон из рядов — очевидно, в голосах им послышалось что-то знакомое, — и сопровождающим пришлось вернуть их в строй, иных даже силой. Вожаки опять по головам пересчитали свои колонны, дабы убедиться, что все на месте и никто не потерялся.

Джони участвовала в пересчете наряду с другими сопровождающими, и вдруг она тоже наконец услышала голос. Джони узнала его: голос был ее собственный. Это было престранное ощущение: звук рождался внутри головы, Джони словно бы взывала к самой себе, как бывает во сне.

Следуя зову этих голосов, они прошли дальше, поднялись по широкой наклонной плоскости и оказались посреди какой-то общей зоны; здесь запах покойницкой был еще гуще.

— Эй! — позвала Джони дрожащим голосом. Она все еще надеялась, что болтливый водитель автобуса наконец ответит им. — Вы можете нам помочь?

Их поджидало некое существо. Скорее, тень — сродни лунной тени во время затмения. Они почувствовали жар, исходящий от существа, и ощутили необъятность его фигуры. Гудение словно бы раздулось. Перестав быть назойливым отвлекающим шумом, оно до предела заполнило их головы, перекрыв главное из оставшихся у них чувств — распознавание звуковых сигналов — и погрузив всех, и детей и взрослых, в полубесчувственное состояние. В состояние, близкое к клинической смерти.

И никто из них не услышал мягкого потрескивания опаленной плоти Владыки, когда он двинулся им навстречу.

ПЕРВАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ

Осень 1944 года

Влекомая волами повозка, переваливаясь на комьях земли и кучах слежавшегося сена, упорно катила по сельской местности. Волы были покорными и добродушными скотинами, как то свойственно большинству кастрированных тягловых животных; их тонкие хвосты, заплетенные косицами, покачивались синхронно, словно стержни маятников.

От постоянной работы с вожжами руки возницы были мозолистыми, задубевшими, словно их тоже выделали из воловьей кожи.

На пассажире — мужчине, сидевшем рядом с возницей, — была длинная черная сутана, из-под которой выглядывали черные брюки. Сутану охватывал черный пояс, выдававший в мужчине священника низшего сана.

И все же этот молодой человек в диаконском облачении не был священником. Он даже не был католиком.

Он был переодетым евреем.

Их нагонял какой-то автомобиль. Когда он поравнялся с повозкой на ухабистой дороге, стало ясно, что это военный грузовик, перевозивший русских солдат. Тяжелая машина обошла их слева и стала удаляться. Возница не помахал им вслед, даже голову не повернул хотя бы в знак признательности, — лишь подстегнул своим длинным стрекалом волов, замедливших ход из-за густого облака дизельного выхлопа.