– Проходи, – пригласил учтивый Матвей.

Я занесла ногу, и вдруг за моей спиной раздался рев. Дикий, жуткий рев, от которого мурашки побежали по спине. Так рычали, наверное, динозавры в свой доисторический период. Какой-нибудь тираннозавр, что ли. Уши у меня заложило, ноги дрогнули, сердце чуть не выпрыгнуло из глотки, и я рванулась вперед, а Матвей вместе со мной, и мы одновременно проскочили в дверной проем и рухнули на пол.

– Закрываем дверь! – проорал Матвей, поднялся и торопливо дернул на себя дверь.

После задвинул засов и, тяжело дыша, опустился на пол.

– Что это было? – не поняла я.

– Привидение, – сухо пояснил мой друг.

Конечно, Матвей понимал, что кое-что должен объяснить Мирославе. Но этого «кое-чего» было столько, что неясно, с чего начинать.

Он велел ей молчать, потому что, мол, опасно задавать вопросы, но на самом деле просто не понимал, о чем рассказывать в первую очередь. Вот как, например, пояснить, зачем брать землю со старого кладбища, где покоились люди, погибшие насильственной, несправедливой смертью? Или как рассказать о мавке? Клятая мавка Руська конечно же встретила их у хижины и пристала со своей болтовней. Дедово пугало в виде медведя, естественно, напугало Мирославу. Она бы еще больше испугалась, если бы знала, на что способен этот медведь. И когда эта тварь зарычала – а она всегда рычит, когда кто-то заходит в дом, так уж она устроена, – Мирослава чуть не умерла от ужаса. Да и сам Матвей на мгновение испугался.

Да, он хотел подставить Мирославу, и у него все почти вышло. Она стояла у порога дедова дома и уже занесла ногу, чтобы войти первой. Только войдет – и проклятый дар ведьмаков достанется ей, а не Матвею. Но внутри сидела совесть и грызла, точно голодная собака. Грызла и трепала душу бесконечными мыслями о том, что он, Матвей, ведет себя как последний трус. Что он подставляет ни в чем не повинную душу, девочку, которая понятия не имеет, во что только что влезла.

И эта совесть, эта шелудивая псина, все-таки победила. Матвей толкнул Мирославу, но вроде бы успел первым приземлить свою кроссовку на деревянные доски хижины. Или они это сделали одновременно?

Теперь уже не понять. Дверь закрыта, горящий фонарик валяется на полу, а Матвей все-таки сумел смириться со своим родовым предназначением, хотя это и далось ему нелегко.

– Что нам надо найти? – по-деловому спросила Мирослава, едва они слегка оправились от испуга и отряхнули со штанов древнюю пыль.

– Книгу, наверное. Такая старинная книга в кожаной обложке.

– О да, оригинально. Но я тебя слегка расстрою – тут полно старинных книг в кожаных обложках. Прямо музей книгоиздания какой-то. Вот эта, например, печаталась, видимо, при первопечатнике Федорове, на старом-престаром станке. Что скажешь?

– Осторожно с книгами, дед собирал их всю жизнь.

– Это Библия. Старая Библия. Твой дед читал Библию?

– Он много чего читал.

Мирослава болтала и перебирала книги, и можно было только радоваться, что девчонка не испугалась всего, что пришлось пережить. Мало того что прошли мимо кладбища, так еще и мавка Руська возникла, точно привидение, и настырно таращилась своими большими грустными глазами. Но Мирослава отнеслась к ней как к чему-то совершенно обычному, и Матвей не торопился пояснять. Возможно, позже.

Сейчас надо было найти книгу.

Но книга Желанная все никак не хотела найтись.

Конечно, Матвей понимал, что дед не станет держать ее просто так на полке – положил, и она себе лежит. Конечно, она была спрятана. Матвей перерыл все сундуки, заглянул в устье печи и даже залез под крышу, где на узкой жердочке, почти скрытой соломой, нашелся сундук, полный золотых слитков. О слитках Матвей не стал рассказывать своей новой подруге и сам не удивился им. Точно такое же добро хранилось и у него в доме. Скарбник всегда заботился о благосостоянии семьи, это был его неизменный вклад в семейное благополучие Левандовских. На то он и Скарбник.

Время приближалось к двум часам, а в три следовало быть дома. Никто не должен шастать по городу после трех, Матвей это знал. Иначе можно нарваться на патруль Варты. А эти парни бывают жестоки.

Разочарование уже разливалось внутри. Вдруг Мирослава удивленно проговорила:

– Смотри, это твой прадед с какой-то девушкой. Совсем молодой. У того самого кафе, где я работаю сейчас. Оно и тогда тоже называлось «Старая Прага».

Матвей спустился с деревянной лесенки и увидел, что Мирослава рассматривает старый семейный альбом. Куплен этот альбом, видимо, был еще до войны и сейчас выглядел настоящим раритетом. Обложка кожаная, коричневая, с золотым тиснением. Толстые страницы когда-то имели розовый цвет, а сейчас казались просто ужасно желтыми и ветхими.

Да, на первой фотке стоял его прадед Стефан и рядом с ним – молодая девушка в такой беленькой смешной шляпке и длинном белом платье. Оба довольные, счастливые. На груди у девушки – кулон в форме сердечка, в руках – букетик цветов.

Мирослава быстро перевернула страницу, и Матвей увидел двух самых младших братьев прадеда Стефана, которые были двойняшками. Мальчики сидели за круглым столиком в кафе «Старая Прага» и смело улыбались в кадр. Кудрявые, веселые, с задорными ямочками на щеках, они представляли собой образец счастья и благополучия.

Матвей знал, что эти двое не дожили и до десяти лет. Знал и то, что первая девушка прадеда тоже погибла, поэтому сказал Мирославе, чтобы положила альбом на место.

– Ты не заберешь фотки? – спросила Мирослава, переворачивая страницу.

– Зачем? Пусть тут и лежат.

И тут Матвей запнулся и замолчал, уставившись на то, что открылось в альбоме. Больше фотографий не было, а в альбомных страницах была вырезана ниша, и в ней лежала старая-престарая книга, на почти черной обложке которой значилась одна-единственная надпись, сделанная на польском.

«Книга Желанная», – прочитал Матвей и тяжело выдохнул.

– «Книга Желанная», – тут же прочитала и Мирослава и взялась за потертую кожу обложки.

Потянула на себя, и Матвей не удержался, схватил подругу за руку и торопливо велел не открывать.

– Подожди. Не надо это трогать.

– А то что? – совершенно невозмутимо и даже немного задорно проговорила Мирослава и открыла книгу.

Желтые страницы, покрытые мелким почерком, призывно скрипнули, а подруга прочла еще одну фразу: