Одна из поразительных особенностей мировой политики второго десятилетия XXI в. заключается в том, что новые динамичные силы, формирующие ее, — это не классовые партии левого толка, занимавшие столь значимое место в политике XX в., а националистические или религиозные партии и лидеры, представляющие две стороны политики идентичности.

Возможно, первоначально национализм был вызван к жизни индустриализацией и модернизацией, но он никуда не исчез и сегодня, в том числе в тех странах, которые уже на протяжении многих поколений считаются промышленно развитыми. Множество новых популистских националистических лидеров, претендующих на демократическую электоральную легитимность, основой своей политической риторики делают национальный суверенитет и национальные традиции — в интересах «народа». Среди них — Владимир Путин в России, Реджеп Эрдоган в Турции, Виктор Орбан в Венгрии, Ярослав Качиньский в Польше и, наконец, Дональд Трамп в США с его предвыборными лозунгами «Вернем Америке былое величие» и «Америка прежде всего». Движение за выход из ЕС в Великобритании не имело определенного лидера, однако и здесь основным импульсом было возрождение и утверждение национального суверенитета. Популистские партии ждут своего часа во Франции, Нидерландах и по всей Скандинавии. Однако националистической риторикой не пренебрегают и другие политики; к национальной повестке обращались и премьер-министр Индии Нарендра Моди, и премьер-министр Японии Синдзо Абэ, а Си Цзиньпин в Китае строит «социализм с истинно китайской спецификой».

Одновременно все более мощным политическим фактором становится религия. Наиболее ярко это, несомненно, проявилось на арабском Ближнем Востоке, где повестку дня «арабской весны» 2011 г. успешно перехватили такие исламистские группы, как «Братья-мусульмане», и более радикальные террористические организации вроде «Исламского государства». И хотя ИГ почти разгромлено в Сирии и Ираке, исламистские движения продолжают распространяться в таких странах, как Бангладеш, Таиланд и Филиппины. В Индонезии популярный христианский губернатор Джакарты Басуки Чахая Пурнама, известный под прозвищем Ахок, постоянно подвергался нападкам все более уверенных в себе исламистских групп, обвинявших его в богохульстве, и в итоге был заключен в тюрьму после того, как проиграл перевыборы, уступив своему конкуренту совсем немного. Однако ислам — это не единственная форма политизированной религии. «Бхаратия джаната парти» премьер-министра Нарендры Моди прямо исповедует и пропагандирует индуистскую трактовку индийской национальной идентичности. Воинствующая версия политического буддизма распространяется в странах Южной и Юго-Восточной Азии, таких как Шри-Ланка и Мьянма, вступая в столкновение с мусульманами и индуистами. Религиозные группы входят в консервативные коалиции в Японии, Польше и Соединенных Штатах. В Израиле, где на политической арене на протяжении поколения после обретения независимости — и даже более — доминировали две партии европейского образца, «Авода» (Партия труда) и «Ликуд», все больше голосов отдается религиозным партиям ШАС (сефардская партия) и «Агудат Исраэль».

«Старые левые», идеология которых основана на классовой борьбе, напротив, давно переживают упадок по всему миру. Коммунизм рухнул в 1989–1991 гг., хотя его версии сохранились в Северной Корее и на Кубе. Социал-демократия, одна из доминирующих сил, формировавших политику Западной Европы в течение двух поколений после Второй мировой войны, отступает. Представительство немецких социал-демократов, получивших более 40 % голосов в 1998 г., к 2016 г. упало до чуть более 20 %, а Французская социалистическая партия к 2017 г. почти исчезла с политической сцены. В целом доля голосов в поддержку левоцентристских партий снизилась с 30 до 24 % с 1993 по 2017 г. в Северной Европе, с 36 до 21 % в Южной Европе и с 25 до 18 % в Центральной Европе. Они все еще остаются крупными политическими игроками, но тенденция очевидна{1}.

В 1990-х гг. левые партии по всей Европе, следуя логике рыночной экономики, сделались более центристскими, и многие из них стало трудно отличить от их правоцентристских партнеров по политическим коалициям. На Ближнем Востоке в период холодной войны всегда существовали коммунистические и другие левацкие группы; в Южном Йемене даже утвердился самопровозглашенный коммунистический режим. Однако с тех пор левые полностью маргинализировались и остаются в тени исламистских партий. В 1990-е и 2000-е гг. левый популизм стал особенно заметен в некоторых частях Латинской Америки: в Венесуэле к власти пришел Уго Чавес, в Бразилии — Луис Инасиу Лула да Силва, в Аргентине — супруги Киршнеры. Однако эта волна уже схлынула, о чем свидетельствует политическая катастрофа в Венесуэле, разразившаяся при преемнике Чавеса Николасе Мадуро. Популярность Джереми Корбина в Великобритании и Берни Сандерса в США может быть предвестником восстановления влияния левых, но сегодня левые партии нигде не являются такими же мощными силами, как в конце ХХ в.

Глобальная слабость левых изрядно удивляет, учитывая рост неравенства в мире за последние три десятилетия. Под мировым неравенством я имею в виду рост неравенства внутри отдельных стран, а не между ними. Разрыв между богатыми и бедными государствами сократился, поскольку высокие темпы роста отмечались не только в Восточной Азии, но и в Латинской Америке, и в Африке к югу от Сахары. Однако, как показал экономист Томас Пикетти, неравенство внутри стран с 1980 г. значительно выросло. Вопреки давно принятой теории экономиста Саймона Кузнеца, доходы в богатеющих странах не выравниваются, а расходятся все сильнее{2}. Вряд ли можно назвать хоть один регион, где бы не появился и не рос новый класс олигархов-миллиардеров, использующих богатство в политических целях для защиты семейных интересов{3}.

Экономист Бранко Миланович представил активно цитируемый сегодня «слоновий» график, который показывает относительный прирост дохода на душу населения для различных сегментов глобального распределения доходов. В 1988–2008 гг. мир стал намного богаче благодаря росту производительности и глобализации, однако плоды этого процесса распределялись неравномерно. Доходы тех, кто попал в промежуток с 20-й по 70-ю дециль[22], существенно увеличились, но еще больший рост был отмечен у тех, кто относится к 95-й децили (5 % самых богатых людей мира). Однако часть мирового населения, составляющая группу, приходящуюся примерно на 80-ю дециль, переживала либо стагнацию, либо совсем незначительный рост доходов. Эту группу в развитых странах в основном составляют представители рабочего класса, то есть люди, получившие среднее или начальное образование. Они по-прежнему находятся в гораздо более выгодном положении, чем те, кто остается ниже, но потеряли значительно больше, чем 10 % самых богатых, получающих наибольшую долю мировых доходов. Другими словами, их относительное положение резко ухудшилось.