— Верно — реактор! — поддержал Шнайдер. — Смотрите еще…

Изображение плавно переместилось. В нескольких метрах от реактора находилась платформа транспортера. Она была оснащена маломощным антигравом и могла парить на полуметровой высоте над землей. Сейчас же она валялась на грунте, вероятнее всего — на том месте, где ее застигло «смещение».

Картинка переместилась еще немного в сторону. Раскин вздрогнул: рядом с платформой лежал скафандр.

Нет, не скафандр, а человек в скафандре.

Лежал ничком, раскинув руки. Мертвый, чужой и бесконечно одинокий под яркими звездами, одной из которых было его Солнце.

Раскин часто закивал и потер внезапно задрожавшими руками лысину.

Будь проклято Забвение. Будь проклята планета-убийца.

— У противоположного реактора еще один покойник, — сказал негромко Шнайдер. — Третий член экипажа, скорее всего, находится внутри корабля. Ребята пытались что-то смонтировать до того, как их накроет «смещением». Отчаянно пытались, Федор… Но, как мы видим, — не успели.

— Зачем? — выдавил из себя Раскин. На его взгляд, все старания экипажа являлись абсолютной бессмыслицей. Они ведь работали в космосе не первый год и должны были прекрасно понимать, что угодили в ловушку, из которой выхода нет.

— Вот и нам интересно — зачем? — вздохнул Шнайдер. — Зачем им понадобились реакторы? Зачем это строгое расположение? Почему в их действиях определенно видна система? Согласитесь: складывается впечатление, будто они знали, что делать, а не тратили последний воздух на жест отчаяния. Да зачем они вообще утруждали себя целенаправленными действиями, когда в их положении самым разумным было — помолиться? Я еще раз повторю, — его темные глаза блеснули, — они неспроста оказались на Забвении.

Раскин сжал губы.

— Надо признать, Шнайдер, вы умеете заинтриговать, — сказал он через силу.

Полковник развел руками.

— Я предпочел бы разговаривать с этими ребятами в своем кабинете, а не интриговать, показывая кому-то их трупы.

— Простите… И вы считаете, там есть нечто, что поможет нам бороться с Треугольником и Грибницей?

— Ха! Мне нравится это «нам», Федор. Вы тоже превращаетесь в управленца? — Шнайдер усмехнулся. Вокруг нечеловеческих глаз собралась сеть морщинок. — Или вы почувствовали себя неотъемлемой частью команды единомышленников? Вот об этом и речь. Да, я считаю, что следующий ход — наш. Мы покажем треклятым инопланетяшкам, что такое симметричный ответ землян! Придет время, Федор, придет время…

Ему позволили подкрепиться стаканом теплого прозрачного бульона. В бульоне плавали мелкие брусочки красной моркови и еще более мелкая стружка зелени. Кормить ушельца чем-то более серьезным запретил корабельный медик. Он опасался, что при посадке шаттла на долю Раскина придутся серьезные перегрузки и съеденное им потяжелеет в несколько раз прямо в кишках, а это может привести к повреждению внутренних органов… Ну, или же ушельца попросту стошнит в скафандре.

Бульон оказался очень даже съедобным.

— Что это? Новая модификация «Лизина-3»? — спросил он с видом знатока у Шнайдера.

— Курица, — ответил, потирая уголки губ, полковник.

— Курица? — изумился Раскин и понюхал стакан.

— Курица, — подтвердил полковник. Затем добавил: — Наших куриц выращивают на Александрии, поэтому они немного изменены… Но на вкусовые качества эти модификации не влияют. Верно, Федор?

Раскин в очередной раз потер лысину, думая о том, в каком сумасшедшем мире ему приходится жить. Космос заселяют генетически измененные люди, которые пьют бульон, приготовленный из генетически измененных куриц.

Все коридоры на этом корабле, в конечном итоге, приводили в десантный шлюз. В гулком, похожем на пещеру помещении собрались все оперативные работники полковника Шнайдера. Они сидели на импровизированных скамьях, в качестве которых приспособили малогабаритные контейнеры с оборудованием. В центре этого кружка оказались два стола. На первом — том, что поменьше, — лежало нижнее белье. Серая хлопчатобумажная верхняя часть и плотная полиабсорбентная нижняя. Рядом — ярко-оранжевый комбинезон-подстежка, который надевался под скафандр. А на втором столе — он напоминал операционный — покоился вскрытый, словно двустворчатый моллюск, жесткий скафандр матового белого цвета.

Десантники разомкнули круг, пропуская к столам Раскина, Конрада Шнайдера и тяжеловесного технического консультанта. Раскин бегло осмотрел инвентарь, затем бросил взгляд на народ. Похоже, собравшиеся испытывали живейший интерес к его персоне и не собирались пропускать ни одной детали из приготовлений к высадке. Краснокожий Картер подмигнул ему и показал кулак с оттопыренным большим пальцем. Мол, мы с тобой.

Раскин мысленно сплюнул. Негодование, которое начало было кипеть у него под грудиной, нехотя улеглось.

«Эти молодые люди не имеют в виду ничего плохого, — успокоил он сам себя, — просто им интересно посмотреть, какие повадки у последнего, случайно не вымершего динозавра».

Неумело насвистывая мотивчик, который привязался к нему еще на Земле, в Ганновере, Раскин снял с себя внепогодник, сбросил ботинки. Пусть любуются, если ничего более интересного для себя они не нашли… Вновь молодежь зашепталась и заскрипела зубами (любопытно от чего: от омерзения? удивления? или зависти?), когда им представилась возможность рассмотреть серое тело, измененное до неестественности, даже — до уродства.

В то же время он четко и без лишней суеты нацепил на себя пахнущее свежестью белье. Облачился в мягкий комбинезон. Затем, при помощи двух техников, влез в раскрытую раковину скафандра. Забился, как рак-отшельник. Зафиксировал шлем.

Тик-тик-тик… — тут же услышал он. Пришлось скосить глаза: на внутренней стороне шлема в верхней части поблескивал крохотный циферблат. Словно на антикварных наручных часах. Интересно зачем?

Раскин поднял руки, позволяя закрепить на спине блок жизнеобеспечения.

Прошелся туда-сюда, оценил ладный скафандр. Быстро проделал несколько базовых упражнений из гимнастики в скафандре. В свое время с него семь потов сгоняли такой зарядкой… Теперь он уже не был живым анатомическим экспонатом. Он шагал по кругу, распрямив плечи и подняв закрытую шлемом голову. Он видел восхищение на лицах молодых коллег. Впрочем, не на всех: кто-то перешептывался, скривив рот; кто-то сплевывал, поигрывая бицепсами. Но таких было раз, два — и обчелся. В основном на него глядели с блеском глазах, раскрыв белозубые рты. Разве что попкорн не жевали.

Их он идет спасать. О них он будет думать на Забвении. Не о Земле-для-себя, не о бескомпромиссной борьбе с инопланетными захватчиками — с Грибницей и Обигуровскими спорами. Он выполнит свою миссию только затем, чтобы эти два десятка не легли костьми в угрюмой пустыне планеты-убийцы. Чтобы они смогли вернуться, пусть не на Землю, пусть на холодную, но вполне обустроенную Восьмую станцию, и наплодить таких же мускулистых и белозубых потомков.