из глаз не переставая. — Но я ей не отвечала. И теперь никогда не смогу перезвонить. Такие молодые и красивые не должны уходить из жизни. Не должны... — Я ненадолго замолкаю. — Что случилось, Динар?

Дождь опять припускает. Асадов снимает с себя ветровку и накидывает мне на плечи.

— Хватит, Наташа. — Он протягивает руку, вытирает пальцами мокрые дорожки с лица и отдирает меня от памятника. — Карина не любила, когда рядом кто-то грустил. Сейчас пойдёт ливень и мы промокнем. Идём.

Я едва переставляю ноги и часто спотыкаюсь, когда иду по узкой дорожке. Позволяю Динару взять меня за локоть и вести. Ничего не вижу из-за пелены слёз. Почему я не отвечала Карине, когда была ей так необходима? Осознание, что больше никогда не услышу её голос, не узнаю, что она хотела сказать, бьёт по нервам с новой силой. Чем теперь залатать ещё одну дыру в сердце, которое и так похоже на сито?

— Тебя подвезти? — спрашивает Динар, когда мы оказываемся за пределами кладбища.

— Я на такси, — киваю в сторону белого седана, который меня ждёт. — Но ты так и не ответил, что случилось. Ты ведь расскажешь? — С надеждой смотрю в его лицо.

Динар воспринимает всё спокойнее, потому что уже пережил её смерть, а я только сейчас узнала, и внутри царит хаос. Границы обиды и боли, которую Асадов причинил мне в прошлом, сильно смазаны в этот момент. Понимаю, как опасно оставаться с ним наедине в таком состоянии, но хочу знать, что случилось с Кариной.

— Я всё равно это выясню, с твоей помощью или нет.

Эти слова действуют. Динар грустно и коротко усмехается — мол, опять всё по-прежнему, да, Наташа?

— Я расплачусь с водителем и отпущу машину. Садись. — Асадов открывает пассажирскую дверь своего внедорожника и ждёт, когда я заберусь внутрь.

Я стягиваю с себя его ветровку и глубоко вдыхаю знакомый запах. Им всё пропитано в салоне, и меня ещё сильнее накрывает тоской по тому, что когда-то было в моей жизни. Имей я возможность отмотать время назад и что-нибудь изменить, вряд ли бы стала это делать. Хотя нет, одну деталь всё же изменила бы: ответила бы на звонок Карины.

Динар возвращается через пару минут, садится за руль и поворачивается ко мне. Не торопится говорить, просто разглядывает моё лицо непроницаемыми глазами.

— Как плечо? — спрашивает он и тянется в бардачок за сигаретами.

Случайно задевает рукой моё колено, и я сильно вздрагиваю. Динар замирает на секунду и снова разглядывает меня.

— Нормально, — тихо отвечаю я, вжимаясь в дверь. — Почти зажило. Ты часто приходишь к ней?

Асадов приоткрывает окно и затягивается сигаретой, выпуская струю сизого дыма в окно.

— Нет. Редко. Зашёл на обратном пути к сторожу на пару слов. Игнатьич сказал, что приходила молодая блондинка, и мы разминулись в несколько минут. Я решил вернуться к могиле Карины и проверить кое-какие догадки.

— Какие?

— Показалось, что за мной кто-то наблюдает. Любишь подглядывать?

Оставляю вопрос без ответа и молчу какое-то время.

— Я обижалась на неё: думала, что она всё знала о твоём браке с Катиной и молчала. После той поездки в Австрию она как-то обмолвилась, что ты запретил ей разговаривать со мной о своём прошлом.

— Ты очень впечатлительная и принимаешь всё близко к сердцу, Наташа. Поэтому и запретил. О моём браке никому ничего не было известно. Я не афишировал эту новость. На тот момент, когда ты нашла бумаги у меня в кабинете, Карина ничего не знала.

— Ты так и не сказал, что с ней случилось.

Динар последний раз глубоко и шумно выдыхает. Выкидывает окурок в окно. Вижу, что ему трудно об этом говорить, но я хочу услышать правду.

— Карине было чуть больше тридцати, когда её жизнь прервалась. В самом расцвете сил, — Он отворачивается и смотрит перед собой отрешённым взглядом. — Хоронили в свадебном платье. Она ведь никогда не была замужем. Её сестра плакала, как безумная, в могилу за ней лезла, потом в обморок упала... — Его голос такой безжизненный в этот момент, что по телу ползут мурашки. — Марина желала мне смерти и кричала проклятия в мой адрес.

На мгновение я представляю картину, которую описывает Динар, и все внутренности сковывает льдом. Он поворачивает голову, и наши глаза встречаются.

— Это я виноват в её смерти.

Взгляд и голос, которым он произносит эти слова, теперь будут преследовать меня во снах.

— И моя вина перед ней в разы сильнее, чем несколько неотвеченных звонков. Я не готов говорить о подробностях, мне до сих пор тяжело об этом вспоминать. Не стоит это всё ворошить, Наташа. И выяснять ничего не нужно. Ты живёшь своей жизнью, у тебя отношения с Ракитиным. Между нами всё давно в прошлом. Пусть так и останется.

Всё давно в прошлом, и пусть так останется? Поэтому он расторг контракт и улетел? Чтобы не маячить у меня перед глазами, потому что сам ничего не может забыть?

Повисает долгая пауза. Я закусываю губу и отвожу глаза.

— Куда тебя отвезти? Ты одна прилетела или с женихом?

— Домой. Я прилетела не одна.

На улице дождь, и вряд ли Сима выведет Тимура на прогулку. Называю адрес, но Динар, наверное, и так помнит, где я живу.

Асадов заводит двигатель, и мы едем молча почти до самого дома. А может быть, пригласить его на чай? И пусть увидит всё своими глазами, как и Макс? Что его «Всё давно в прошлом» бегает по дому и называет меня мамой?

— Ты расторг контракт с Градским… Это из-за того разговора? — предпринимаю я последнюю попытку поговорить о том, что мне действительно важно, когда он останавливает машину у ворот.

Динар лишь сильнее сжимает челюсти.

— Вы надолго здесь?

Уходит от ответа. Снова отталкивает. Зачем?

— Примерно на пару недель. Градский дал отпуск, чтобы я восстановилась, а Илья приехал, чтобы