Хорошо видны её маленькие соски, которые незадолго до этого харя долго мял и жамкал своими сильными пальцами.

И хорошо видно, какое у Симбы довольное лицо — что поделать, она тогда сильно любила харю.

Симба ещё раз пробежала глазами текст.

Всё правильно.

«Меня зовут Симба. Мне двадцать три года, и я живу в городе возле большой горы. Гора покрыта лесом, но я никогда в нём не была. Я живу одна и сутками просиживаю за компьютером — ну, почти сутками, если не сплю. Иногда меня это достаёт так, что хочется повеситься или утопиться, но такие мысли быстро проходят. У меня сейчас нет друга. Мой прежний друг меня бросил. Сегодня ко мне приедет племянник, сын моей старшей сестры. Понятия не имею, что он будет тут делать, я его давно не видела и вообще — недолюбливаю мужчин. Не знаю, зачем я пишу все это, но когда я пишу, мне становится легче! А вот моя фотография в аттачменте. Кто хочет, пишите мне по адресу…»

И дальше шел её, Симбы, адрес.

mailto: [email protected]

Симба посмотрела адрес отправителя.

Сетевой ящик с уже знакомыми доменом и расширением.

compghost.net

Ничего подобного с ней никогда в жизни не случалось.

Но дело не в этом.

Дело в том, что это письмо должна была написать она.

И прикрепить свой снимок — тот, что сделал харя давно, еще прошлым летом, на маленьком и уютном острове.

И заслать в сеть.

И ждать ответов, пусть даже их содержание ей заранее известно.

«Ты крутая тёлка, давай как–нибудь потрахаемся…»

«Я не хочу трахаться, — написала бы в ответ Симба, — я хочу хоть с кем–нибудь поговорить…»

Но чтобы написать такой ответ, надо отправить первое письмо.

То, что сейчас свалилось ей в ящик — непонятно откуда и неизвестно от кого.

От какого–то compghost.net.

Она уже заходила на этот сайт ночью и больше не хочет.

Еле унесла ноги.

С помощью трёх клавиш.

Сtrl.

Alt.

Delete.

«Меня зовут Симба…»

Симба минуты полторы прикидывает, какие адреса ввести в поле «кому», но затем щёлкает на кнопку ответа и вводит странную фразу — «reply to all senders», «ответить всем отправителям».

Трудно поверить, но письмо уходит.

Симба нажимает на кнопку доставки почты — возврата нет.

Она встаёт из–за компьютера и идёт в душ, чтобы смыть пот. Потом надо будет одеться.

И ждать, когда появится племянник.

Она залазит под холодную струю и вдруг замирает от мысли: неужели ей действительно кто–нибудь ответит?

Экран монитора в комнате опять становится чёрным, будто там, в сети, наступила непроглядная ночь.

Бумажка с адресом должна лежать на столе около компа.

Папенька вырвал из какого–то навороченного блокнота листочек, разлинованный странными сине–зелеными клеточками. Одна часть клеточки — синяя, другая — зеленая.

И оба родителя диктовали мне адрес Симбы: нависли надо мной, как два привидения, и забухтели.

Папенька — голосом низким, с каким–то даже подвыванием:

— Записывай, улица… Какая там улица?

И тут вступает матушка, уже таким щебечущим призраком: вот улица, вот номер дома, а там тебе надо будет идти так, чтобы не потеряться, ты ведь сумеешь не потеряться, надеюсь…

И снова папенька:

— С чего это он потеряется, если тебе кажется, что этот оболтус в свои пятнадцать…

Собственно, потому–то я и забыл листочек на столе рядом с компом.

Они сцепились, им было уже не до меня, и оставалось одно: побыстрей уносить ноги.

Но вот что мне делать сейчас, неужели разворачиваться в обратную сторону?

Снова трамвай и двенадцать остановок, только в ином направлении?

Передо мной тенистая улица с большими белыми домами. Улица явно та самая. Но домов много, а нужный номер напрочь вылетел у меня из головы. То ли три, то ли двадцать три…

А впереди ведь ещё — подъезд и квартира.

И кодовый замок на двери подъезда.

Можно бы спросить, вот только о чём и у кого?

Сумка всё сильнее оттягивает плечо, я весь взмок — солнце палит нещадно, хотя времени уже почти шесть. И Симба должна меня ждать. Сумасшедшая тётка бродит по квартире и дожидается племянника, который заблудился неподалёку от её дома. Ау, Симба, ты где?

Симба не отвечает, я скидываю сумку на асфальт и сажусь на неё — видела бы меня матушка!

Надо вспомнить, что она говорила, когда ругалась с папенькой. Им уже пора было собираться и выходить, а матушка ещё толком не начинала одеваться, в тот момент её это бесило, бесили её и мы с отцом.

Матушку всегда что–то бесит, иногда я не понимаю, как отец прожил с ней столько лет.

А порой не понимаю обратного — как это она столько лет живёт с таким занудой, ведь иногда нуднее папеньки нет никого на свете. У него каждый день расписан по минутам. И не дай бог, если что–нибудь нарушит график. Если куда–то запропастится чашка, из которой он собирался пить свой утренний кофе. Или вечерний чай. Ну а где его пепельница? Кто посмел прикоснуться к его пепельнице? На самом деле матушка просто вымыла её и поставила на холодильник сушиться. Но зачем идти на кухню и заглядывать на холодильник, если пепельнице положено находиться на своём месте? Папенька начинает орать, в ответ орёт матушка, всем, кроме меня, становится страшно весело.

Впрочем, мне вот сейчас весело.

Сижу на тротуаре и веселюсь.

И, самое интересное, — никто не проходит мимо.

Хотя это как раз понятно — тётушка обитает на такой отдалённой улице, что я вообще не представляю, кто здесь может жить. А сегодня ещё и суббота, так что если тут кто и живёт, все умотали за город — а что остаётся делать в такую жару? Но даже пройди кто–нибудь мимо, я не сообразил бы, как сформулировать вопрос. Так что там говорила матушка, ругаясь с папенькой?

— Ты выйдешь из трамвая! — говорила она и была права: я действительно вышел из трамвая.

Кондуктор–маньяк и дама поехали дальше.

Мне нравится слово «дама», сам не знаю почему.

Так вот, они поехали дальше, а я вышел и…

— И перейдёшь на другую сторону! — продолжала матушка.

Умей я снимать кино, снял бы про то, как кондуктор–маньяк и дамочка едут в одном трамвае.

А вот на другую сторону я не перешёл.