— Вот этот мой товарищ много народу знает. — Пекарь мотнул головой в сторону незнакомца. — Знает здесь каждого. Знает все, что происходит здесь, в Айлингтоне.

— Я и внутрях бывал, — сказал тот. Говорил он шепеляво и как-то жидко. Казалось, у него во рту почти нет зубов. — Поймали, што травку употреблял. А чижало тот лес валить в Шотландии… Однако отучили. Чижало… Вот эта старуха сичас, вот вы посмотрите, как она живет. Это ж вообще не жисть. Но скоро уж она отмучится.

Они свернули в проезд между нависшими громадами муниципальных многоэтажек и пошли по какому-то открытому пространству. Газон это или мощеная площадь, сейчас было не понять. Прожектора на крышах окружающих зданий делали площадку похожей на тюремный двор, в их ярком свете детишки лепили огромного снеговика. У них началась какая-то ссора, поднялся крик, одного мальчишку принялись бить… В конце концов он вырвался и побежал, громко плача и оставляя на снегу красный пунктирный след. Ни один из спутников Яна не обратил внимания на эту сцену, и он тоже выкинул ее из головы.

— Лифт не работает, как всегда, — прокомментировал Пекарь, когда они пошли по лестнице вслед за своим проводником.

Пять грязных пролетов вверх, стены сплошь измазаны разной писаниной… Однако тепло, как и должно быть при неограниченных ресурсах электроэнергии. Дверь оказалась запертой, но у шепелявого был ключ. Они прошли за ним в комнату. Там было тепло и очень светло, но пахло смертью.

— Неважно она выглядит, правда? — Шепелявый, показал на женщину в кровати.

Она была белее пергамента; кожа светлее, чем грязные простыни ее постели. Ухватив простыни клешнеобразной рукой, она прижимала их к горлу и дышала тяжело, медленно и хрипло.

— Можешь говорить, если хочешь, — сказал Пекарь. — Здесь все свои.

— Она больна? — спросил Ян.

— Больна смертельно, ваша честь, — сказал беззубый. — Осенью доктор посмотрел, дал кой-какие лекарства, и все.

— Но ей же нужно в больницу.

— На пособии больница только для умирающих.

— Тогда врача.

— Нельзя. Не пойдет он сюда за бесплатно.

— Но должны же быть какие-то фонды… от наших.

— Фонды-то есть, — сказал Пекарь. — Чтобы по крайности нашим товарищам помочь, их бы за глаза хватило. Но мы не рискуем, шеф. Начнут копать. Безопасность захочет знать, где это она башлей прихватила, на пособии сидя, да еще хворая; следствие начнут, узнают, кто ее друзья… Так что этот фонд боком вылезет. Лучше уж с ним не связываться.

— Значит, она умрет?

— Все мы умрем, раньше или поздней. Ну кто на пособии, те чуток пораньше… Пойдем-ка, пожуем.

Они не стали прощаться с беззубым, а тот пододвинул стул и уселся возле женщины. Ян оглядел комнату-пенал, ветхую мебель, унитаз здесь же у стены, отгороженный потрепанной занавеской… Тюремная камера, наверно, лучше.

— Он чуть погодя нас догонит, — сказал Пекарь. — Хочет чуток с мамашей посидеть.

— Эта женщина — его мать?

— Ну да. А что такого? Матеря у всех бывают…

Они спустились в цокольный этаж в коммунальную столовую. Конечно же, пособие не предусматривало роскошь индивидуального хозяйства. Люди всех возрастов сидели у грубых столов за едой или стояли в очереди у раздаточного окна.

— Сунь его в щель, когда поднос возьмешь, — сказал Пекарь, подавая Яну красный пластмассовый жетон.

Поднос дался в руки только после того, как жетон провалился куда-то вниз. Ян прошаркал вслед за Пекарем к вспотевшему раздатчику, тот швырнул ему миску, полную до краев. Чуть дальше высился курган нарезанного серого хлеба, Ян взял себе ломоть. Это был обед. Они уселись за стол, на котором не было ни скатерти, ни каких-либо приправ.

— И как я должен это есть? — спросил Ян, с подозрением глядя на миску.

— Ложка завсегда должна быть с собой. Но я знал, что тебе это в новинку, так что лишнюю прихватил. Держи.

В чечевичной похлебке плавали кусочки какой-то зелени. На вкус неплохо, но запаха никакого. Изредка попадались какие-то комья, с виду похожие на мясо, но на вкус определенно не мясные.

— У меня в кармане соль, если хочешь, — предложил Пекарь.

— Спасибо, не надо. Вряд ли это что-нибудь изменит.

Он съел немного хлеба, который оказался зачерствевшим, но сохранил хлебный запах.

— Мясо бывает?

— Не-е. На пособии никогда. Тут вот шматки соевого заменителя; говорят, там все белки, какие тебе надо. А вода — вон фонтанчик, если захочешь запить.

— Потом. Кормят всегда одинаково?

— Более-менее. Кто чуток деньжат подзаработает — тот может взять какой кусочек в магазине… Ну а если в кармане пусто — лопай, что дают. Ништяк, прожить можно.

— Прожить, наверно, можно. Но не скажу, чтобы меня вдохновляла перспектива всю жизнь просидеть на такой диете.

Ян замолчал: к ним неуклюже подошел какой-то тип и сел за стол рядом с Пекарем.

— Слышь, Пекарь, дело есть, — сказал он, глядя на Яна.

Они встали и отошли к стене поговорить. Ян съел еще ложку похлебки и отодвинул миску. Всю жизнь есть такое? Девять из десяти рабочих на пособии. Не говоря о женах и детях. И все это происходит вокруг него всю жизнь — а он и понятия не имеет! Он живет на верхушке айсберга, не подозревая о девяти десятых, скрытых под водой.

Подошел Пекарь:

— Пойдем-ка назад к машине, шеф. Что-то там случилось.

— Из-за меня?

— Не знаю. Только передали, чтоб мы топали туда — и чем скорей, тем лучше. Что там — без понятия. Знаю только, что беда. Большая.

Они не бежали, чтобы не привлекать внимания, а шли торопливо, то и дело проваливаясь в снег. Ян обратил внимание на несколько освещенных витрин магазинов, но ничего не смог разглядеть сквозь замерзшие стекла. Он удивился — чем Здесь можно торговать — и вдруг подумал, что эти магазины так же чужды его жизненному опыту, как лавки на том далеком берегу Красного моря.

Добравшись до гаража, они обошли его сзади. Ян держал фонарик, пока Пекарь отыскивал нужный ключ. Они зашли в пристройку, а через нее в гараж.

— А чтоб меня!.. — воскликнул Пекарь, осветив фонариком пустой пол.

— А где моя машина?!

В глаза им ударил свет гораздо более мощного фонаря, и чей-то голос сказал:

— Спокойно, ребята. Стойте, где стоите. И не делайте лишних движений.

У Яна и в мыслях не было двигаться, но если бы и захотел — все равно не смог бы. Он был в шоке: сначала машина исчезла, потом этот фонарь и эта комната… Игра проиграна, его взяли, все пропало — и он оцепенел, пораженный этой ужасной мыслью.

— Пекарь, вернись в раздевалку, — снова раздался тот же голос. — Здесь есть человек, которого ты не знаешь.