— Зачем? Что случилось?

Сестра посмотрела на меня, но промолчала, Бескровные губы сжаты в тонкую полоску, будто она боялась того, что может сказать.

— Что случилось, где она? — спросил я, следуя за Джереми.

Доктор не ответил, завел меня в какой-то закуток, включил свет и закрыл за собой дверь.

Мне предложили сесть. Стул был только один, поэтому сам доктор опустился на стопку картонных коробок.

— Я очень сожалею, — проговорил он.

— О чем? — Гинеколог совсем сник, и я решил уточнить: — О чем вы сожалеете?

— Боюсь, случилось ужасное, — отозвался он, и я заметил, что у него трясутся колени.

— Ну, все ведь не так плохо?

— Да, мистер Локарт, боюсь, что плохо.

— Что? Она ведь не умерла? — спросил я полушутя. На глаза Джереми навернулись слезы.

— Мне очень жаль. Мы даже толком не знаем, в чем дело. Она умерла раньше, чем мы начали оперировать.

— Кто умер? Не Джина ведь? Он кивнул и заломил себе руки.

— У нее появились проблемы с дыханием, а потом она вообще перестала дышать. Я был с ней, мистер Локарт. Клянусь, мы сделали все возможное.

— Но почему? — Теперь мы с Джереми дрожали в унисон. — Обычная киста. Что случилось?

Похоже, доктор действительно не знает, у него это на лице написано.

— Мы сделали все, что могли, — повторил он.

— Где она? Хочу ее увидеть! — потребовал я.

— Да, конечно. — Джереми тут же вскочил на ноги.

— Но не сию секунду!

Гинеколог извинился и снова сел на коробки. Студентка-практикантка принесла две кружки горячего сладкого чая. Сначала я вообще ничего не чувствовал, потом с неожиданным приливом возбуждения осознал восхитительный трагизм ситуации: в тридцать вдовцом стал! Доктор пристально смотрел на меня усталыми, полными слез глазами. Он явно ждал моих слез, и я не стал его разочаровывать. Увы, получались лишь малодушные, эгоистичные всхлипывания, какие родственники жертв стихийного бедствия берегут для журналистов, зная: это последний шанс публично продемонстрировать свое горе.

Настоящие слезы пришли позднее.

Я очень скучаю по жене.

Наверное, это на тайну не похоже, но мне хотелось с вами поделиться.

Бен и Натали ждали меня на станции. Когда поезд подъехал к платформе, я высунулся из окна. Свояченица тут же меня увидела и показала Бену.

Мы обнялись. На Нат широкое темное пальто, которое я раньше не видел. Спереди оно стояло колоколом — таким огромным был живот. Бен возмутился, что поезд пришел на шесть минут позднее, и мы начали в три голоса поносить “Бритиш рейл”, словно больше нечего было обсуждать. Натали с Беном держались за руки, и меня это шокировало, ведь они терпеть друг друга не могут. Лица у обоих серые, а судя по взглядам, которые они на меня бросали, я выглядел еще хуже.

Мы сели в побитый, с третьих рук купленный “мерседес” Бена: брат за рулем, Натали и я сзади.

— Ее привезут завтра, — сказал я.

— Да, парень, мы знаем. — Голос Бена звучал сдавленно. — Я все улажу.

Чувствовалось, что брат со свояченицей думают, как поделикатнее заговорить о похоронах, и я решил спросить сам:

— С похоронным бюро не связывались?

— Еще во вторник, — сказала Натали. Так, а сегодня уже четверг.

— И место на кладбище заказано?

Повисла неловкая пауза. Свояченица сжала мои руки.

— Ну, мы можем постараться… Если ты, конечно, хочешь, Гай. Но вообще-то на кладбище сейчас больше не хоронят.

— Свободных мест не осталось, — серьезно добавил Бен.

— На кладбище не осталось свободных мест? — насмешливо повторил я, вгоняя его в краску.

— Ладно-ладно, ты понял, о чем я, — оскорбился брат.

— Бен прав, — вмешалась Нат. — Мест для захоронения почти нет.

— Это экологически как там его… — не договорил Бен.

— Неприемлемо? — предположил я.

— Угу, — кивнул он. — Именно. Пришлось согласиться. Сил спорить не было.

— Слушай, парень, мы тут думали, где ты будешь жить? — тщательно подбирая слова, поинтересовался брат.

Зачем он спрашивает? По-моему, очевидно: мое место рядом с Натали!

Однако, не дав мне ответить, свояченица взяла инициативу в свои руки:

— Двери моего дома для тебя всегда открыты. Просто мы не знали, захочешь ли ты… — Натали осеклась на середине фразы.

Я набрал в грудь побольше воздуха, но на этот раз меня опередил Бен:

— Или пока поживи у нас. Хотя могу предложить только диван, черт побери, мы будем тебе рады. Правда рады… Ругань к языку так и липнет, черт побери!

— Спасибо, Бен! Но зачем теснить вас, если у Натали дом пустует!

Оба с радостью согласились, похоже, именно такого ответа и ждали. По дороге на Шепли-драйв мы заехали к родителям. Папа с мамой выглядели такими старыми и уставшими… Вообще-то не только выглядели… вы понимаете, о чем я.

Все держались довольно сдержанно. Боже, даже перед лицом смерти мы остаемся англичанами до мозга костей! Папа встал, чтобы меня обнять, и в его глазах мелькнули слезы. Он тут же их спрятал, чтобы его не считали слабаком.

В тот вечер я вернулся в дом на Шепли-драйв и переночевал в комнате, которую когда-то делил с Джиной. Кровать, простыни и даже сама темнота дышали ее присутствием. При мысли о том, как страшно и одиноко было Джине в больнице, пока я развлекался с Джо, стало жутко, и из груди вырвались хриплые рыдания.

За окном скорбно выл ледяной ветер, и я молился, чтобы Джина вернулась ко мне в постель погреться. Увы, моя жена ушла навсегда, и я всю ночь дрожал от холода.

В воскресенье вечером я пошел в гости к Бену и Рейчел. Невестка сильно за меня переживала: боялась, я сделаю что-то страшное, не понимая, что самое страшное уже сделано. Не спуская с меня больших, полных тревоги глаз, кормила домашними лепешками и говорила об элементарно простых вещах. Бен по-прежнему напоминал молодого Берта Рейнолдса, но в тот день это был Берт Рейнолдс с разбитым сердцем.

А потом я разрыдался перед всей семьей, рассказывая, как ездил на опознание. Рейчел поспешно увела детей в другую комнату, чтобы я мог побыть наедине с братом. Бен расхаживал по гостиной, пиная ни в чем не повинную мебель.

— Проклятие! — чертыхался он. — Мать твою!

Успокоившись, я дождался, пока брат придет в себя, и рассказал ему о Террористе и Джо. Если честно, немного опасаясь его реакции, потому что однажды он сказал, что никогда не простит, если я огорчу Джину.