Кто бы мог подумать, что мечта Ладовой начнет сбываться благодаря распоряжению городской администрации? Новые правила проведения выпускных вечеров в системе «девятые-одиннадцатые» (никаких турбаз, никаких прогулок на речных трамвайчиках, в школе – торжественная часть, все остальное – под неусыпным оком родителей) стали причиной, из-за которой шустрая Юлька предложила разбить лагерь в честь завершения неполного среднего образования на Василисиной территории.

– У тебя удобнее всего, – мотивировала свой выбор Хазова прежде, чем Василиса успела задать вопрос: «Почему у меня?»

– И потом, – добавила Юлька. – Ко мне нельзя. У Тюрина – бабка. Заставит кринолины на себя нацепить и в двадцать один нуль-нуль начнет поить всех горячим молоком. К Наумовой – вообще труба, – поежилась Хазова. – У нее там эти, братья. Не отцепишься… Ну а к Вихареву я не пойду, – насупилась Юлька. – Меня его мамаша ненавидит.

– За что? – изумилась Ладова.

– А за то, что наша Юлька ее Сережечку портит и всему плохому учит: пить, курить, матом ругаться… – предположил Тюрин, улыбаясь.

– А чё ты ржешь-то? – осадила его Хазова. – Так и есть. В общем, Василиса, надежда только на тебя. У тебя же родители нормальные?

– Нормальные, – с готовностью подтвердила Ладова, но особой радости от поступившего предложения не продемонстрировала. Что и не-удивительно, у Василисы были другие планы: выпускалась Гулька, и Ладова собиралась быть там, потому что впереди у Низамовой медучилище, а значит, этот школьный выпускной у нее первый и последний.

– Ну? – Юльке не терпелось услышать от одноклассницы восторженное: «Да, я согласна». Но вместо этого, густо покраснев, Василиса ответила:

– У меня тоже нельзя.

– Почему? – Хазова еле скрыла постигшее ее разочарование. – Ты же говоришь, у тебя родители нормальные.

– Нормальные, – во второй раз подтвердила Ладова, хотя в этом отношении она ни разу нормальность своих родственников еще не проверяла. – Но меня не будет дома.

– А где ты будешь? – Юлька не собиралась сдаваться.

– Я у Низамовой в школе. Она же тоже выпускается.

– Ну и пусть выпускается, кто ж против?

– Так я же там, с ней буду.

– Да пожалуйста! – разрешила Хазова. – Побудешь и приходи, – пригласила она Василису к ней же домой.

– И как это я без Гульки приду?

– Так ты с Гулькой приходи.

– А если она не пойдет? – Ладова почувствовала себя припертой к стене. – И она, скорее всего, не пойдет.

– А ты возьми и сделай так, чтобы она пошла, – скомандовала Юлька и этим явно перегнула палку.

– Ну, уж нет, – твердо ответила Василиса. – Если вы хотите отмечать у меня ваш выпускной, сделайте так, чтобы Низамова была вместе с нами. Без нее я ничего делать не буду.

– Твою Низамову мы берем на себя, – пообещала Хазова, победоносно взглянув на Тюрина. – С тебя родители.

– С какой стати?! – возмутилась Гулька, когда Ладова озвучила ей пожелание трудящихся. – Мой выпускной. Где хочу, там и справляю!

При этом Василиса знала, что никаких особых планов в семье Низамовых на сей счет не было. Ну, может, сестры абики приедут, соседи поздравят и все. Сама Гульназ никакой особой значимости предстоящему событию не придавала, рассматривая его как закономерный переход из одного состояния в другое. Да и школу, надо сказать, Низамова недолюбливала, ходила туда, словно на каторгу, перебивалась с двойки на тройку. И не потому, что была глупа или не развита. В школе Гульке было скучно, ее кипучая натура требовала активной деятельности, а вместо этого ей предлагали набор одних и тех же операций, формирующих знаменитые ЗУНы. Эти «знания, умения, навыки» Низамова воспринимала как совершенно не отвечающие потребностям сегодняшнего дня, и это вело к постоянному противостоянию с педколлективом школы. «Зачем мне синусы и косинусы? – возмущалась Гулька. – Мне математика нужна ровно для того, чтобы разбираться в цифрах, а посчитать я и на калькуляторе смогу. Для чего-то ведь придумали калькулятор?» – для убедительности она даже трясла перед учительским носом адовой машинкой. К литературе у Низамовой отношение было схожим: «Ненавижу вашу «Асю»! – кипятилась она. – Ни одного живого человека, все – бездельники. Художник рисовать не умеет, эта дура только и делает, что в вальсе кружится. А господин N не знает, куда деньги девать. Зачем мне это?!» – «Это классика!» – других аргументов у учителя не было. – «Вот и читайте свою «классику»!» – отмахивалась Низамова и неслась в химико-биологический отсек школы, где с упоением следила за превращением веществ, ростом грибов и шипением натрия в пробирке. Больше, с ее точки зрения, в школе ничего интересного не было.

– А Бектимиров? – иногда решалась задать провокационный вопрос Ладова.

– А чё Бектимиров? – криво улыбаясь, отвечала Гульназ. – Знаешь, сколько еще таких Бектимировых у меня будет?! – уверяла она подругу, а у самой сердце начинало биться с удвоенной скоростью.

– Ну-ну, – только и говорила Василиса, а Низамова начинала бурно выражать свое отвращение-презрение-любование к «этому придурку, который почти что родственник». Завершалась эта тирада каким-нибудь крепким татарским словечком, о значении которого Ладова могла только догадываться, ибо на любой вопрос Гулька всегда гордо отвечала: «Татары матом не ругаются». – «Так я тебе и поверила!» – хотелось сказать Василисе, но из-за соображений толерантности она просто бурчала: «Ну-ну», – и переводила разговор на другое.

В тот день Низамова трижды получала приглашения от подруги и трижды отказывалась, объясняя это то запретом родителей, то приездом родственников, то отсутствием настроения. Наконец, Ладова сдалась и, прежде чем бросить трубку, в сердцах выпалила:

– Иногда мне хочется тебя просто послать к черту! Ну неужели нельзя сделать так, чтобы всем было хорошо? И тебе, и мне!

– Нельзя, – очень серьезно ответила Гулька и дрогнувшим голосом произнесла: – Васька, ты – моя единственная подруга. И я не хочу тебя делить ни с кем. Особенно с этой «драной пигалицей». Ты еще с ней два года учиться будешь и видеться каждый день, а у меня другая жизнь начинается. Взрослая…

– Жизнь у тебя, может, и взрослая начинается. Но ведешь ты себя, как ребенок, – неожиданно для себя рассвирепела Василиса и повесила трубку. Дальнейшие переговоры ей показались абсолютно нецелесообразными. Подумав какое-то время, она перезвонила Хазовой и сообщила, что мероприятие не состоится. Причину объяснять не стала: и так все было понятно.

– Я ее убью, – пообещала Юлька и собрала совет в лице Вихарева и Тюрина с Ленкой. – Или мы ее уговорим, или выпускной отменяется. Диплом получите и по домам: к маме с папой.

Тюрина, например, такая перспектива не пугала, зато Вихарев с Наумовой всерьез призадумались. На Василису надеяться было бесполезно, Хазову ревнивая Гулька откровенно недолюбливала, Наумову с Вихаревым, мягко говоря, презирала. Оставался только Тюрин, но особых надежд на него возлагать не приходилось.