Намного меньше встречаешь учителей второго типа. Ты их любишь. Несмотря на то, что я гуманитарий, я любила математику и физику, потому что их преподавали удивительные женщины, которые волшебным образом любили во мне мои особенности и помогали мне с ними. В итоге знаете, как я сдавала физику в 10-м классе? У меня был вопрос про ядерные цепные реакции (до сих пор помню!). Как вы понимаете, я в этом НОЛЬ. Поэтому сначала минут пять я рассказывала всё, что знала про ядра, не поверите – вплоть до Мюнхгаузена, который на пушечном ядре отправился на Луну. Дальше пять минут я рассказывала всё, что знала о цепях, вплоть до: «У лукоморья дуб зелёный; златая цепь на дубе том». Потом я рассказывала о реакциях всё, что могла, в том числе и из химии. Все хохотали в голос, но я получила свою «5»! Потому что мои экзаменаторы прекрасно понимали, с кем имеют дело.

Значит, секрет обаяния скрывается внутри вас. Есть форма, а есть содержание. По содержанию секрет обаяния – это любовь. И никакого другого слова здесь нет. Человек обаятелен, когда он любит. Любит всё, что его окружает. Обаяние – это содержание. А форма… У нашего обаяния на лице есть дом. И этот дом – уголки губ. Помните, я выше об этом говорила? Поэтому я могу стать неприятной дамой, если нахмурюсь и буду ворчать: «Сколько можно объяснять, друзья, что нужно учиться говорить, потому что речь – это важно…» Пойдёте вы за таким человеком? Нет. И я не пойду. Почему? Потому что он неприятен. Не обаятельный. Как модно нынче говорить, без харизмы.

А теперь я могу обернуться совсем другим человеком: улыбаюсь, глаза светятся, говорю ласково: «Ребята, дорогие мои, я утверждаю, что речь – это самое главное качество человека, которое отличает его от всего живого».

Во втором случае я стала иной, потому что что-то изменилось в уголках губ – они раздвинулись в улыбке. Тут и живёт наше обаяние.

Чего ещё опасаются люди?

«У меня слишком высокий голос, – чуть ли не со слезами на глазах рассказывает мне моя ученица Л., – поэтому, наверное, меня не воспринимают окружающие».

Поменяйте голос! Любой голос можно изменить за 21 день, сделав его красивым, бархатным, сексуальным, с широким диапазоном… Каким угодно. Но это серьезная работа!

Даже звуки можно изменить, только долго и тщательно работая над движениями губ, языка, гортани, диафрагмы, да всего тела, наконец. Всего этого можно достичь, изменив даже какие-то поведенческие моменты.

У некоторых ораторов вылетают из памяти слова. «При выступлении у меня часто случается «затор», когда забываются слова, – удивляется Елена Р. – Как справляться?»

Это ваш перфекционизм. Наверняка, готовясь к выступлению, вы выучили какое-то умное слово и считаете, что только ему место в вашей речи. Но ваш собеседник понятия об этом не имеет! Немедленно найдите синоним!

Самое интересное, что я научилась преподавать свой предмет не от нечего делать, а потому что вынуждена была его освоить, причём во всей его полноте и красоте, поскольку сама имела много речевых дефектов. А многообразным особенностям речи было откуда браться: бабушка – украинка, отец – испанец, а на родине, в Казахстане, ко мне прилип специфический семипалатинский говорок. Например, у меня не было мягкого «р», были сложности со звуками «с», «ц», «з», «ч», «ж».

И вот с таким чудесным багажом я явилась в Санкт-Петербург и поступила в театральный институт. Он назывался тогда ЛГИТМиК, «Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии». И Валерий Николаевич Галендеев, заведующий кафедрой сценической речи, сильнейший педагог (пожалуй, мирового уровня), мне сразу предсказал: «Лена, вы станете педагогом по речи». Я опешила: с моим-то говорком?!

Конечно, я не поверила тогда в предсказание, и мои сомнения подтвердила преподаватель по речи моего курса Елена Игоревна Чёрная. Она мне строго сказала: «Если вы не исправите говор в конце первого семестра, будете отчислены, Елена».

Конечно, мне было очень и очень страшно! Это сейчас театральных институтов много – как платных, так и бесплатных, а тогда в Советском Союзе их было всего шесть. Поэтому конкурс был феноменальный: по двести человек на место. А я все равно поступила, несмотря на то, что среди претендентов были дети, внуки, правнуки именитых театральных звёзд.

Конечно же, мне пришлось избавляться от своего говора стремительно, много заниматься… Но все книги, которые написаны об орфоэпии (это наука о правильном произношении, произнесении), были сложны для восприятия, я не разбиралась в диктантах и их анализе…

Надо признать, что и до сих пор методики, по которым учат в театральных вузах, очень сложные. И самое главное – они не объясняют студенту, чем плох его диалект, почему он появился и как от него избавляться?

Я смогла побороть свой казахский «акцент». Но он все равно прорывался, когда я сильно волновалась. А в театре, как вы понимаете, без эмоций никуда! Поэтому, даже уже работая в театре на Таганке у Юрия Петровича Любимова, у меня возникали проблемы с речью.

Все это мотивировало меня к тому, чтобы придумать какой-то свой собственный способ избавления от минусов произношения. И начала я вот с чего: стала понимать, что для начала мне нужно свой говор выявить до утрированности и ярче его подавать.

Но сначала давайте поговорим о говоре как таковом. Это орфоэпические отклонения, которые есть в каждом регионе России. Например, вся Сибирь и весь наш «Засибирный край» «ы-кает». Они говорят «кыгды пышли мы», причём с закрытой челюстью. С чем связано подобное говорение? С природными условиями, а конкретнее – с низкой температурой! Так сложилось исторически. Там, где холодно, человек автоматически зажимает челюсть – и возникает это «ы-канье».

На Дальнем Востоке то же самое, что и в Сибири: там тоже редуцируется предударный звук и получается «тыгды-тыгды». Ровно, как и в северном Казахстане – там тоже такое кое-где наблюдается.

А в южных районах история ровно противоположная: весь юг «а-кает». Он открывает заударные: посмотрелА, подумалА, собакА, ложкА и т. д. Ещё южане в свою речь добавляют безударное «я»: «пЯтак», «объЯснить»… Они не редуцируют безударный звук «я», а выпячивают его объёмно.