– Так просто? – удивилась Росава.

– Конечно. Зато для других непонятно.

– Я ничего не разобрала из ваших разговоров. И немножко страшно становилось, когда слушала. Вроде бы вы какие-то особенные люди.

– А мы и есть особенные! – вздохнул Клуд. – И не только ты, а все нас боятся. И ненавидят.

Росава в душе согласилась с ним. С детства мать пугала ее разбойниками:

– Не ешь с ножа, разбойником будешь.

Не думала, не чаяла, что придется встретиться с ними, а вот довелось. Даже помогать приходится в их черном деле.

– А если тебя поймают? – спросила она и испугалась вопроса: вдруг Клуд обидится и, чего доброго, прибьет ее? Но он спокойно, почти не задумываясь, ответил:

– С нами разговор короток: повесят на первом дереве. Да еще петлю покрепче затянут.

– Как же ты выбрал себе такую судьбу?

– Ты выбирала? А тоже оказалась среди нас. Попадешься, и тебя сушиться на солнышке повесят. Рядом висеть будем!

По телу Росавы пробежала дрожь. И вправду, разве ее помилуют? Ведь идет она сейчас на разбойное дело. Пусть не грабить и убивать, всего-навсего пособлять, но и с пособниками расправляются так же безжалостно, как и с преступниками. Боже мой, куда ее судьба занесла!

За разговорами вышли к селищу – запустевшему селению. Когда-то здесь жили люди, пахали пашню, на лугах пасся скот. Но земля истощилась, крестьянам пришлась перебраться на новые участки. Остались разрушенные и полуразрушенные дома, торчали печные трубы, кое-где виднелись колья, полусгнившие жерди от загородей, гордо стоял колодезный журавль.

– Вот здесь я и обитаюсь, – сказал Клуд и нырнул в какую-то нору.

Некоторое время его не было, потом высунулась одна голова.

– Все в порядке! – весело проговорил он. – Никто мое обиталище не навещал, все в целости и сохранности.

Он вылез наружу, отряхнул руки, стал говорить наставительно:

– Вот тебе тряпье, сумка для подаяния. Сначала пойдешь по дороге на полдень. Селения встречаются часто. Кто будет спрашивать, отвечай, что пришла из Новгорода, что во время нападения князя Давыда сгорел твой дом и все имущество, что с голоду умираешь. Правда, личико у тебя кругленькое, но тут ничего не поделаешь... Побольше плачься, что отца убили, мать лежит больная, при смерти, а вокруг нее детей куча, мал мала меньше. Слезу подпусти для убедительности, вы, женщины, на это мастера.

Он ухмыльнулся своей шутке, продолжал:

– Но, главное, присматривай купцов. Большие обозы для нас не под силу, тех пропускай мимо и побыстрее иди дальше. А вот одиночные да с малой охраной бери на примету, сопровождай, выведывай, что можно. А потом ко мне сюда, я тебя в любое время дня и ночи ждать буду.

– А если никого не будет? Тогда что?

– Чаще всего так и случается. Не так уж много купцов проезжает. Иногда месяц-другой приходится ждать. Ничего страшного, вернешься ко мне. Отдохнешь и снова в путь. Может, в землянки сходим, отчет главарю дадим.

Росава отошла в сторонку, переоделась, через плечо навесила сумку, в руку взяла посох и тронулась по дороге. Шла не спеша, со страхом думая о том, как встретят ее селяне. Хотелось сбежать куда глядит, да как бросишь Вавулу? Измордуют парня, а то и убьют, с них станется. Не люди, а звери.

Она вошла в починок, и ей стало казаться, что из-за каждого угла за ней наблюдают люди и указывают пальцами: вот идет помощница разбойников, сторожите каждый шаг ее, а лучше хватайте и расправляйтесь безо всякой жалости!.. Но никто на нее не обращал внимания, и она успокоилась.

Починок был небольшой, всего пять домов. Здесь люди только поселились, отсюда и название его. От леса был отвоеван небольшой участок земли, выкорчеван, распахан. В одном месте еще видна была зола от сожженных деревьев. Дома были новенькими, сараи и изгороди даже не успели почернеть от сырости. По улице гуляли куры, овцы, козы.

Среди домов играли дети. Увидев Росаву, прыснули в разные стороны. Взрослых не было видно. Она подошла к колодцу. На срубе стояло привязанное к длинной веревке ведро с чистой водой. Она вынула из сумки кружку, зачерпнула воды и присела на скамеечку отдохнуть. Скоро из-за углов на нее стали глядеть любопытные глазенки. Одной рожице она подмигнула. И вот уже к ней несмело приблизились пятеро голопузых детишек – трое мальчиков и две девочки. Остановились недалеко, стали разглядывать. Наконец самый смелый спросил:

– Тетя, ты нищенка?

Росаву жаром обдало с ног до головы: ее назвали нищенкой. Позор какой! Но делать нечего, пришлось кивнуть головой:

– Да, погорельцы мы.

– Все сгорело? – сочувственно спросила самая взрослая девочка.

– Все как есть. А взрослые где?

– Где им быть? В лесу охотятся, бортничают, – вразнобой ответили дети.

– Ну ладно. Вкусная у вас водичка. Пойду дальше.

– Тетя, ты, наверно, голодная? – спросила та же девочка. – Я сейчас тебе яйцо принесу. Только что курочка снесла.

– Нет-нет! – испугалась почему-то Росава. – Ничего не надо! Я сыта, я только что поела!

«Не хватало того, чтобы я еще детей объедала! – сгорая от стыда, думала она, удаляясь от починка. – Совесть до самой смерти замучает».

Часа через полтора пути вошла она в слободу – крупный поселок на пересечении дорог. Здесь было несколько десятков домов, много колодцев. Сразу видно, что место многонаселенное, обжитое. Это почему-то испугало ее. И хотя на улице были одни дети и старики, а взрослых ни одного, она постаралась побыстрее пройти селение. Вновь ей стало казаться, что ее в любое время могут разоблачить и схватить, закричав на всю округу: «Лови ее! Лови разбойницу!»

Потом встретилась деревня, в которой находилось с десяток дворов. Здесь когда-то под пашню «драли» новь, целину (отсюда и название – деревня), соорудили постройки, развели скот, птицу. Теперь это были обжитые места. И народ оказался добрым, приветливым. Едва она прошла несколько домов, как к ней выбежал мальчишка и сунул в руку кусок пирога с рыбой. «Видно, недалеко река или озеро, – догадалась Росава. – Хорошо бы искупаться после пыльной дороги!»

Прошла еще несколько шагов, как позвала старушка:

– Зайди, милая, в мой дом. Супом покормлю.

Она немного поколебалась, но потом решила откликнуться на просьбу. А то что это за нищенка, если брезгует угощением? Да и есть хотелось.

Росава вошла в дом. Из небольших окошечек, прорубленных почти у самого потолка, лился слабый свет, в углу стояла печь, вдоль стен разместились широкие лавки, которые служили как для сидения, так и для спанья, наверху были пристроены полати. Старушка усадила ее за струганый, хорошо сколоченный стол, в глиняную чашку налила суп из репы, дала кусок хлеба, положила деревянную ложку, присела рядом.

– Ешь, милая. Не обессудь, что суп пустой. Лето, кто скотину забивает? Вот перебиваемся кое-как. Сама-то откуда?