Промелькнул красный треугольник: впереди слепой перекресток. Впереди – «Даймлер». Из-за амбара справа высунул нос крохотный «Остин»: водитель в ужасе бросил взгляд на стремительно летящий на него сверху снаряд, всплеснул руками и остановился почти посреди перекрестка. Левая рука Майкла метнулась вниз, к тормозу, другой он резко вывернул руль направо. Едва не врезавшись в хвост «Остина», он резко взял налево и с силой нажал на тормоз. Шины завизжали, справа на машину начала рушиться какая-то стена, но Майкл успел снова вывернуть руль вправо, и она будто застыла посредине, а потом осталась позади. Пронесло.

– Майкл, милый! – выдохнула Геро.

– Хорошенькое дело, – сказал Найджел.

– Отлично сработано, сэр, – проговорил суперинтендант и уставился вперед. «Даймлер» метался из стороны в сторону, как разъяренный бык. Наверное, Уркарт неосторожно посмотрел назад, дабы убедиться, что его преследователи разбились на перекрестке. При этом у него лопнула шина. Машину потащило по касательной в кювет, ее огромный корпус поднялся на передних колесах, взметнулся в воздух, как игрушка, перелетел через заросли кустов и рухнул в чистое поле, выбросив по дороге черную человеческую фигурку, чемодан и несколько подушек, разлетевшихся и попадавших по отдельности на землю, словно их выплюнул из жерла вулкан. Все замерли, ожидая услышать страшный удар тела о землю, хотя даже грохот при аварии «Даймлера» остался почти неуловим за шумом работы их собственного двигателя. Когда тело исчезло за стеной кустов, все поморщились, как от боли, и будто согнулись на ветру. Майкл выпрямился, вылез из машины и зашагал вместе с суперинтендантом в поле. «Даймлер» был похож на груду металлолома. Уркарт тоже пребывал в плачевном состоянии, но при падении удар смягчили кусты, и он остался жив. Его быстро доставили в ближайшую деревню, под надзор местного врача, пока из Стевертона не приехала машина «Скорой помощи».

Армстронг решил остаться в больнице, пока Уркарт не придет в сознание – если вообще очнется. Он немного смущенно поблагодарил Майкла за помощь и пообещал, по возможности, вернуться в школу тем же вечером и все рассказать.

– А что, он… Джеймс… это тот, кого вы ищете? – спросила Геро, когда Армстронг уже уходил.

– Да нет, мадам, убил не он. Я буду очень удивлен, если ошибся… но вот что ему – если выкарабкается из этой передряги – придется познакомиться с тюрьмой изнутри, это я обещать могу.

На том они и расстались, имея впереди часов семь покоя. После ужина, когда директор с женой, Майкл и Найджел толковали в гостиной о происходящих событиях, появился суперинтендант. Он вплотную подошел к Персивалю Вэйлу и мрачно объявил:

– Боюсь, сэр, у меня для вас очень печальные известия. Мистер Уркарт мертв. Перед смертью он сделал признание, которое, рискну заметить, лишь подтвердило мои соображения на его счет. Он слишком вольно обращался с собственностью вашего племянника. Брал время от времени крупные суммы и пускался в разного рода финансовые авантюры, как правило, неудачно. Мне кажется, он понял, что я обо всем догадался, потому что, когда я пришел к нему нынче утром, он просил передать, что встретится со мной через пять минут, и потратил эти пять минут на сборы того, что еще осталось – и можно было прихватить с собой – от средств мистера Вимиса. Я поставил у дверей своего человека в штатском, но Уркарту удалось ускользнуть от него. Что касается всего остального, мы должны выразить признательность миссис Вэйл за то, что она предоставила свою машину, и мистера Эванса за отличное вождение.

Директор, обхватив лицо дрожащими руками, погрузился глубоко в кресло, и Армстронг мог только догадываться, что скрывается за его чувствами.

– Понятно, – продолжал он, – что отсюда следует, что убийца все еще на свободе. Мистер Уркарт был бы последним, кто мог убить мальчика, ведь его смерть привела к немедленному разоблачению махинаций самого стряпчего. Насколько я понимаю, вы о них даже не подозревали, мистер Вэйл?

Директор поднял голову. Вид у него был как у человека, который видит, как рушатся последние опоры шатающегося мира.

– Полагаю, нет нужды уверять, что я обо всем этом не имел ни малейшего понятия, – глухо проговорил он.

– И все же у меня есть основания задавать этот вопрос, сэр, – и Армстронг пересказал содержание анонимной записки, заставившей стряпчего съездить в Эджворт-Вуд. – Видите ли, – продолжал он, – я никак не мог вообразить, что могло заставить мистера Уркарта откликнуться на такое сомнительное приглашение, разве что у самого него было на совести нечто такое, на что намекала записка. Теперь, когда нам известно, что совесть его действительно была нечиста, вполне можно предположить, что автор записки то ли знал об этом, то ли догадывался…

– А возможно, это был просто выстрел наугад, – перебил его Стрейнджуэйс.

– Это маловероятно. Вам известен, сэр, кто-нибудь из тех, кто мог раскрыть махинации мистера Уркарта? Иными словами, знаете ли, у кого могли быть личные отношения с вашим племянником?

– Нет.

– Очень жаль, сэр, потому что вряд ли можно сомневаться в том, что именно человек, отвечающий этим двум требованиям, написал записку, а автор ее и есть убийца.

Весь следующий день Стрейнджуэйс провел, выражаясь его же словами, в обретении чувства места. В этом смысле у него было большое преимущество перед суперинтендантом. Его здесь не только принимали «за своего» – а именно так смотрел на Найджела общий зал школы, – он еще и обладал поразительной способностью приспосабливаться к любому кругу и любому обществу, в которых оказывался благодаря профессии. У него это получалось не потому, что Найджел был «свойским парнем», но потому, что он умел менять стиль поведения соответственно среде или выработанным навыкам социального поведения. Подлинный и очевидный интерес к человеку, с которым он в данный момент имеет дело – куда более искренняя форма лести, нежели простая имитация близости, – вот его пропуск в душу самых разных людей. Хотя на самом деле такой интерес был куда менее лестным, чем мог показаться со стороны, ибо проистекал не из сентиментального чувства, но из научного любопытства, притом что его глубоко внеличная природа скрывалась за личной живостью и хорошими манерами Стрейнджуэйса, и лишь немногие из тех, кто становился объектом общения с ним, осознавали, что на самом деле их просто рассматривают под микроскопом, принявшим человеческое обличье.

Давайте последуем за ним в его беспорядочных и на вид бесцельных блужданиях по школе. Позавтракал Найджел с учителями, и это уже было начало работы. Он медленно двигается по коридору между классными комнатами – точь-в-точь как три дня назад Майкл. Сначала – левый ряд. Директор ведет урок латыни. Густой, внушительный голос педагога старой выучки, созревший в лесу, потрескивающий и гудящий, подобно электрическим искрам, в напряженной, тугой тишине. Нет, думает Найджел, этому человеку не хватит нервов, чтобы совершить один тип убийства, и уж точно он слишком самодоволен, а ум его слишком академичен для другого. Школа – это символ и оправдание его человеческого «я». Его реакция на преступление – и на этом сходятся Геро и Майкл – чувство, будто делу его жизни нанесен огромный ущерб; это удар не только по его репутации, но и по нему самому. Это не придуманное, это подлинное чувство, я и сам это вижу. Невозможно представить себе, что такой человек, дабы завладеть имуществом, которое ему не нужно, способен совершить убийство, подрывающее престиж школы, а стало быть, сокрушающее его эго.