— Неужели ты на танцполе наработал такие дивные мускулы? Или, может, тебе там слишком часто приходится их напрягать, поднимая в воздух партнерш? — Сильвия прищурилась и кокетливо погрозила Оскару пальцем.

— Радость моя, — в тон ей отозвался он, — серьезные мышцы можно накачать на танцполе только в том случае, если в качестве партнерши выбрать девушку, занимающуюся борьбой сумо. Но, к сожалению, такие туда просто не ходят. А неплохую фигуру я приобрел, много лет и всерьез занимаясь плаванием.

— Ну-ну, то-то я вижу, что сложен ты не хуже морского бога, — засмеялась Сильвия. — Забыла, как его…

— Посейдон, — продолжил Оскар. — И можете меня не экзаменовать, милая фрейлейн, я слегка изучал мифологию.

Сильвия была даже рада переходу на шутливый тон, ибо это помогло им обоим справиться с той сумасшедшей страстью, что еще несколько минут назад безуспешно искала выхода и доводила их до помутнения рассудка.

Сильвия вновь становилась маминой дочкой, привыкшей контролировать каждый свой поступок.

Это всего лишь сон, прекрасный эпизод, вдруг подумала она, машинально прикрывая ладонями свои похожие на половинки яблока груди. Все, что сейчас вокруг меня — небо, океан, Оскар, его поцелуи, — я, вернувшись домой, буду вспоминать, как чудо, которое не может быть вечным. Я очутилась в чужой стране, как Алиса в Зазеркалье, и потеряла голову от этих чудес. Мы оба потеряли голову. Я вернусь к своим ганцам, а Оскар — к своим пациентам. Или — уж не знаю, как их там называют, — клиентам. Самое главное, что боль, которую мне доставляли воспоминания об Ульрихе, полностью исчезла.

— Фрейлейн стала слишком застенчивой, — ласково заметил Оскар, прижимая ее к груди и целуя в губы. — Значит, время одеваться и пить кофе.

— Боже, но где мое платье?! — испуганно воскликнула Сильвия, озираясь по сторонам.

— Ты не сказала мне главного, — сказал Оскар с такой интонацией, что Сильвии было трудно понять, шутит он или говорит серьезно. — Смогли ли мы вылечить твою фобию, твой страх огня?

Сильвия с недоумением смотрела в бирюзовые глаза Оскара, и он пояснил:

— Я обещал, что мы поедем туда, где будут вода и огонь одновременно, и что ты при этом не будешь бояться. Так?

Сильвия послушно кивнула.

— Вот огонь, — сказал он, поднимая вверх палец и указывая на взошедшее солнце. — И вот вода, — протянул он руку в сторону океана. И тебе ведь правда совсем не страшно?

— Знаешь, Оскар, — тихо сказала Сильвия. — Мне не страшно потому, что рядом со мной ты. А настоящий огонь я почувствовала, когда мы стояли там, в воде у берега. И мне было хорошо гореть в этом огне. И я не боялась сгореть в нем. Но здесь, на берегу, все вернулось на круги своя, здесь все иначе.

— А вон и твое платье! — смеясь закричал Оскар, указывая в ту сторону пляжа, где неподалеку стоял синий «фольксваген». — Сейчас я тебе его принесу.

Он бросился бежать по белому песку, и Сильвия поймала себя на том, что любуется каждым его движением, игрой сильных мышц, тронутых бронзовым загаром.

Вскоре он вернулся, бережно, словно почетный трофей, держа в руках трепещущее под порывами легкого океанского ветерка алое платье.

— Позволь, я сделаю это сам, — попросил он, внимательно глядя в глаза Сильвии и, не дожидаясь ее разрешения, накинул легкое алое облачение ей на плечи. — О, как бы я хотел быть твоим личным портным, чтобы каждый день иметь возможность любоваться твоим телом. Ну, был бы, к примеру, эдаким безобидным старичком, которого бы ты совсем не боялась, безоговорочно доверяя его мастерству.

Сильвия послушно подняла руки вверх, чтобы ничто не мешало Оскару поправить платье и застегнуть молнию сзади.

— Как же обидно снова прятать всю эту красоту под дурацкой материей, — имитируя брюзгливый тон воображаемого портного, пробурчал он.

Естественно, игра в портного снова закончилась пылкими поцелуями.

Потом Оскар подобрал брошенные на песке футболку и джинсы, и они, взявшись за руки, побежали к машине.

— Теперь ты должна немного согреться, — сказал Оскар, когда они уселись в автомобиль. С этими словами он достал термос и разлил горячий черный кофе в две маленькие пластиковые чашки. — Разумеется, это совсем не то, что варит по утрам твоя матушка, но, пока мы найдем приличное кафе, вполне сойдет.

— Никогда не пила ничего вкуснее, — искренне заметила Сильвия, пригубив все еще горячий темно-коричневый напиток, куда, похоже, были добавлены корица и еще какие-то неведомые ей специи. — Кстати, твой кофе по вкусу очень похож на какое-то любовное зелье. Господин Берген, а ну-ка честно признавайтесь, уж не приворожить ли вы решили бедную заезжую девушку? Если это так, то могу вас заверить, что это совершенно напрасный труд.

— Почему? — удивился Оскар, и было похоже, что он слегка расстроен. — Нет, я, разумеется, не добавил в кофе ничего такого колдовского.

— Да потому, что я и без кофе с вашими травами почти потеряла голову, — засмеялась она и потрепала Оскара по светлой макушке так, как если бы он сам был маленьким мальчиком.

— Сильви, я хочу тебе сказать… — начал было Оскар, но она быстро приложила ладонь к его губам со словами:

— Пожалуйста, ничего не говори, не сейчас. Слишком многое произошло за эти дни такого, что просто не укладывается у меня в голове. Я боюсь, что если мы сейчас все скажем друг другу, то сказка исчезнет. Или случится что-то такое, что может нам помешать.

Оскар взял ее руку и начал покрывать поцелуями ладонь и внутреннюю сторону запястья.

— Я хочу, хочу быть с тобой, — тихо шептал он в перерывах между поцелуями. — Я просто не могу представить, что расстанусь с тобой. Давай, когда мы вернемся домой, я расскажу все Анхен. Думаю, она будет счастлива.

— Мне сейчас кажется, что оба мы сошли с ума, — задумчиво сказала Сильвия. — Как будто мы встретились в каком-то замкнутом пространстве, где нет ничего, кроме нас двоих. Мне еще в отеле казалось, будто я перенеслась в другое измерение. Наверное, это потому, что я впервые оказалась так далеко от дома, к тому же в такой удивительной, экзотической стране. Люди, которые окружали меня раньше, теперь кажутся персонажами из какой-то пьесы, в которой я сама участвовала, находясь в Германии. Те связи, обязательства, которыми я жила там, кажутся мне теперь не такими уж важными и первостепенными. — Сильвия говорила серьезно и немного грустно.

Видимо под влиянием ее тона, Оскар прервал свои ласки, слегка отстранился и посмотрел на нее столь же задумчиво и печально.

— Малышка, когда ты говоришь все это, у меня возникает ощущение, что я врач, а ты моя пациентка. Я начинаю понимать, что душу твою просто разрывают сомнения, которых, кстати, совершенно нет у меня. Я понимаю, что встретил ту единственную женщину и того человека, с которым мне будет по-настоящему хорошо. Ты сказала, что боишься теперь своей красоты, которая мешает разглядеть тебя по-настоящему. Не спорю, люди всегда будут обращать на тебя внимание потому, что ты очень хороша. Но, знаешь, тогда, в аэропорту, когда мы столкнулись с тобой лбами, я почему-то в первую минуту даже не осознал, что ты красива. Меня поразило выражение твоих глаз. Они были такие большие и испуганные. Было понятно, что ты очень добрый и неравнодушный человек. Я понял, насколько сильно ты испугалась за Анхен, желая ей помочь. Ты знаешь, доброта в женщине меня всегда почему-то трогала сильнее красоты. Может быть потому, что добры были женщины, окружавшие меня с детства. Моя мать, Анхен — в обеих было так много милосердия и ангельской доброты. Кстати, моя мама много занималась благотворительностью. В юности она жила в небольшом городке и победила в местном конкурсе красоты. Получив награду — приличную по тогдашним меркам денежную сумму, — она отдала ее своей соседке, у которой тяжело болел ребенок. Мальчику на эти деньги сделали операцию, и он смог встать на ноги.