Нам удалось успешно спуститься к реке. Теперь бы меня и сам дьявол не отогнал от воды. Мне было безразлично, чиста она или нет. С невыразимым облегчением я промыла истекающую кровью ногу, вымыла грязные руки, пропитавшееся пылью и грязью лицо, а пила так жадно и так долго, словно из палящих песков пустыни попала в прохладный оазис.

Я поднялась с колен, медленно выпрямилась.

– Как вас зовут? – вырвался у меня резонный вопрос. Она подняла голову, вытирая лицо чистым подолом юбки:

– Валентина де Сейян де Сен-Мерри.

Я назвала свое имя и взглянула в лицо своей неожиданной подруге повнимательнее. Кожа оттенка темного меда, черные волосы, янтарно-карие глаза обведены глубокими тенями от усталости… Рот слегка великоват, но очень жив и выразителен. Она была красива, эта мадемуазель де Сен-Мерри, и выглядела типичной южанкой.

– Мне двадцать два года, – негромко говорила она, – я месяц назад приехала в Париж, города совсем не знаю… Я не буду вам в тягость. И… называйте меня просто Валентиной.

– А где же ваш муж? – спросила я вдруг. Валентина взглянула на меня с удивлением:

– Муж? У меня нет никакого мужа…

Я поняла, что сказала глупость, и, желая загладить ее, протянула женщине руку.

– Пойдемте! Нам надо торопиться. Когда толпы закончат грабеж Тюильри и особняков, они примутся за прохожих.

Был уже полдень, когда мы добрели до моей квартиры в Сент-Антуанском предместье. Я насилу вставила ключ в замочную скважину, и, едва переступив порог, почти без сил упала на стул.

– Садитесь, – сказала я спутнице. – Нам надо отдышаться…

Она села, бросила на меня вопросительный взгляд.

– Сюзанна… я хотела спросить вас… Что станет с королем? Ведь он все еще правит Францией? Ведь не могут же его так просто устранить!

– Что за глупости? – резко возразила я. – Король правит Францией? С этого дня Францией правит не король, а террор.

1

Я спала так крепко, что ничего не слышала. Пожалуй, если бы вдруг выстрелила пушка, на меня и это не подействовало бы. Мне ничего не снилось, я не вспоминала даже о Жанно.

Проснулась я оттого, что почувствовала сильную жажду. Было так жарко, что я сбросила с себя простыню, и все равно мне казалось, что я лежу среди горячих песков пустыни.

Первое время я ничего не могла вспомнить. Странный шорох в углу вызвал у меня недоумение. Повернув голову, я с минуту непонимающе глядела на черноволосую женщину в одной нижней юбке и корсаже, стоящую на коленях перед распятием. Кто она такая и что здесь делает?

Ах, Валентина! Валентина де Сейян де Сен-Мерри!

– Что это вы делаете? – спросила я сонно. Она вздрогнула, быстро повернулась ко мне.

– Молюсь. Я благодарю Господа за наше спасение.

Я саркастически усмехнулась. Сейчас я не могла вспомнить, когда в последний раз молилась. И вряд ли бы Господь Бог помог нам, если бы не мой пистолет.

– Вы хоть спали этой ночью?

– Да, конечно, – поспешно сказала она, поднимаясь с колен. – Я проснулась всего два часа назад.

Я посмотрела на часы. Был ровно полдень. Значит, я проспала целые сутки.

– Я просто умираю от жажды, – воскликнула я, вскакивая. – И от голода тоже. Мы сейчас же будем завтракать.

К счастью, в кувшине еще была вода. Я жадно напилась, откинула назад тяжелые пряди золотистых волос, быстро нашла под кроватью свои домашние туфли. Боль в ноге быстро напомнила мне, что своей ступней я еще не успела заняться. Кровь запеклась, почернела, боль разрывала большой палец на ноге так, что я едва могла ступать.

– Как бы не начало гноиться, – произнесла я обеспокоенно, – у меня нет никаких лекарств, и я ничего в этом не понимаю.

– У меня есть кое-какая трава, – отозвалась Валентина. – Утром я спускалась во двор.

– Но зачем вам нужна была трава?

– А вот посмотрите – я тоже была ранена.

Она произнесла это едва ли не с гордостью и приподняла край своей нижней юбки. Я увидела глубокую кровавую царапину, изуродовавшую красивую смуглую щиколотку.

– Я приложила всего один листочек, и теперь мне уже легче.

Я не возражала. Мадемуазель де Сен-Мерри, похоже, разбиралась в травах лучше меня. И я была даже благодарна ей, когда она приложила ошпаренный кипятком лист какого-то растения к моему пальцу и осторожно обернула чистой тряпкой.

– Вы где-то учились этому? – спросила я.

– Нет… Мой дядя был распорядителем благотворительного общества Козьмы и Дамиана. Там было много всяких лекарств.

Я благодарно улыбнулась ей в ответ, с сочувствием замечая, что ночь отдыха почти не пошла Валентине на пользу. Карие глаза ее были все так же обведены кругами и устало сияли на белом как мел лице.

– Вы не больны? – невольно вырвалось у меня.

– Нет… или чуть-чуть… Мне очень хочется есть, Сюзанна. Я ничего не ела вот уже двое суток.

Я подавила вздох, сознавая, что еды у меня негусто. Может быть, хлеб… молоко, если только его принесла молочница… в лучшем случае удастся найти яйца и ветчину.

– Яичница вас устроит?

– Меня устроит все…

– Когда стемнеет, я схожу в лавку. Вы же знаете, что нам лучше не показываться днем на улицах. Варфоломеевская ночь будет еще долго продолжаться. Завтра вечером мы уйдем отсюда к моим родственникам – у них будет безопаснее.

А здесь, на улице Турнон, есть люди, вызывающие у меня подозрения.

Я намеревалась переехать на улицу Эгу-Сен-Катрин, где, как я полагала, жил Джакомо со Стефанией. Там можно будет переждать время террора. А когда тюрьмы переполнятся и избиения утихнут, я уеду из Парижа. Я хочу быть со своим сыном. Со вчерашнего утра меня не покидало тревожное предчувствие того, что с ним не все в порядке.

– Какой милый человек этот барон де Батц, – вслух произнесла я. – Он достал мне пропуск.

Валентина схватила мою руку, глаза ее были расширены от ужаса.

– Какое имя вы назвали сейчас?

– Я говорила о бароне де Батце… милейшем человеке.

– Но ведь это он виновен в смерти моего отца!

Я не знала, что ответить на это. Может быть, у нее лихорадка и жар? Я невольно коснулась рукой лба Валентины, но она уклонилась от моего жеста почти раздраженно.

– Сюзанна, я в своем уме! Мой отец граф де Сейян погиб по причине исключительного упрямства этого человека… Я знаю, это именно так. Боже, прошел всего месяц со дня его смерти…