Я вижу запястье опутанное сеткой цветных тату и рукав брендового костюма, темную мускулистую фигуру, выше светлые медовые волосы в идеальной укладке. Не в силах от позора смотреть, краснею, виновато вжимаю голову и опускаю взгляд. Теперь мои глаза отслеживают туфли Царёва, отмеривают его шаги.

Он проходит в комнату и останавливается напротив. Ничего не говорит и эта нависшая между нами пауза давит похуже любого пресса. Вздрагиваю после целлофанового шуршания и вижу черный пакет, брошенный господином на пол возле.

Пару раз моргаю, чтобы удостовериться в реальности происходящего, робко поднимаю взгляд и встречаюсь с каменной миной Царёва. Что ни на есть. С холодным магнетическим взором, пронзительным до глубины души. С губами без намека на улыбку и общей атмосферой накала. Он словно разобрал меня по крупицам, изучил, мысленно казнил. Судя по всему, Царёв крайне недоволен, однако…

Удивленно таращусь в ответ на немую сдержанность Богдана. Тот лишь резко выдыхает, разворачивается и невозмутимой скалой выходит из детской.

Едва дверь закрывается, как я подскакиваю и валюсь на коленки рядом с пакетом. Кажется, Царёв и впрямь не в духе, даже не поздоровался с Александрой.

- Мама дорогая…

Осторожно раскрываю черный целлофан и пялюсь на вишню. Отборные красные ягоды. Ароматные.

Это ж как понимать? Сам господин Царёв, покончив с затяжными и весьма напряженными переговорами, подписаниями многомиллионных контрактов, и контролем над десятками подчиненных империи, соизволил заехать в супермаркет и купить мне вишни? Три кило и ни грамма меньше? Потому что я богиня?

Нет. Не верю.

Царёв не идиот и я рассчитываю на взаимное мнение о себе. Он понял, что я отправила бредню по ошибке. А сейчас просто издевается! Но я оценила.

Завязываю пакет и прячу его в укромное место.

На часах ровно восемь, девять, десять начало одиннадцатого. За это время мы с Александрой успеваем снова проснуться, искупаться, поужинать. Опять лечь в колыбель, но теперь до утра…

Только Богдан решает, когда и я могу пойти отдохнуть, но ко мне никто не заходит. Забыли, что ли?

На поднос собираю тарелочки после трапезы Александры, тихонько толкаю дверь и спускаюсь на первый этаж в кухню, чтобы отдать их посудомойкам. Перечить нельзя, но я не смогу нормально выспаться на маленьком диване в детской. И, честно признаться, устала.

Поэтому к малышке не возвращаюсь, а сворачиваю по коридору направо в поисках господина или Самары. По длинному коридору с мореными стенами и множеством закрытых дверей.

Что-то подсказывает мне заглянуть в кабинет. Я иду медленно, борясь с внутренними опасками, но сердце нещадно ёкает, когда из противоположного крыла выруливает злющая Инна. Дерзко переступает мелкими шажками, ее движения сковывает слишком узкая юбка-карандаш. Она дышит рьяно и часто, атласная блузка натягивается на груди. Инна замечает меня и вздергивает острые брови, прибавляя темп.

Смотрю на нее и невольно тоже начинаю торопиться, топаю балетками против изящных шпилек Инны. Кажется, нам обеим срочно понадобился один человек, и мы знаем, где его найти. Так получается, что я и госпожа синхронно двигаемся и замираем подле закрытой двери в кабинет Царёва.

- Зачем приперлась? - шипит Инна и упирается руками в бока. – Возвращайся к Александре.

В контракте между Богданом и агентством по подбору нянь о поплясулях под дудку Инны ничего не сказано, мне необязательно ее слушать. Достаточно уважения. Я подчиняюсь только приказам Царёва и это не моя прихоть, а его.

- Извините, но хочу поговорить с Богданом Александровичем лично…

- Лично? - Физиономия госпожи меняется. Инна морщится от гнева, выдавая собственное ханжество. – Ты, мерзкая дрянь…

Инна округляет глаза, подступая ближе, напрягает руку и больно тычет пальцем мне в грудину. Я обещала Царёву быть бесконфликтной и пока мне удается пересилить себя. Инна принимает игнор за страх, победоносно улыбается, замахивается, но тут же опускает руку. Мы слышим голос Самары. Она в кабинете Богдана и тон ее весьма громкий:

- Господин, сегодня утром курьер передал букет роз для няньки от неизвестного поклонника…

- Не вижу в этом ничего плохого.

Грубо отсекает Царёв, а я расстраиваюсь, осознавая некое безразличие в его словах. Он даже не поинтересовался, что за доставка, что за курьер. С возможностями Богдана выяснить имя дарившего труда не составит.

- Поймите господин, - не унимается Самара, - со стороны это выглядит блудом. С каких пор вы поощряете такое поведение?

- С каких пор, ты, Самара, смеешь меня осуждать?

Ох, мы с Инной вздрагивает от твердого стука кулаком об стол.

- Нянька ведет тайную игру. Она все еще соблазняет Наура, я видела их в саду. Вы несправедливо наказали охранника и…

- Когда это было?! Где они стояли? Говори, все до последней детали!

Царёв воспламеняется быстрее любого горючего, перебивает Самару. У меня дыхание перехватывает от клеветы. Какого черта? Инна хитро щурится и скрещивает руки:

- Придется нам скоро расстаться, нянька. Богдан такого не прощает. Ни-ког-да.

- Ложь! – забываюсь, кричу, желая войти в кабинет.

- Стоп! Не позволю!

Теперь визжит Инна и хватает меня за плечи. Я вырываюсь из цепких лап, пропитанных ароматной водой, толкаюсь. Госпожа ругается, скользит ладошками выше и царапает мою шею.

- Пусти!

- Ни за что!

Мы сливаемся в единый клубок женской ярости, заряжая воздух незримыми импульсами войны, пускаем грозовые копья. Отмахиваюсь и случайно шлепаю по щеке госпожу Инну, она в секунду столбенеет. Словно в ледышку превращается от нежданной отдачи. А я запинаюсь, теряю равновесие и вваливаюсь в кабинет к Богдану Александровичу.

Дубовая створка с грохотом ударяет об стенку, настежь открывается. По инерции перебираю ногами вперед, балансирую руками и шатко останавливаюсь. Мне жарко, я возбуждена, бешено озираюсь, сдуваю с лица выпавшую прядь волос. В зеркальной вставке на стене вижу, как аккуратно собранная балетная шишка превратилась в репей после цепких пальчиков Инны. Без разницы. Хуже теперь не будет.

Перевожу дыхание, концентрируюсь на Богдане и мужчина, приняв мой взгляд, тут же прячет свои эмоции в платиновый ларец, бережет за семью печатями недоверия. Демонстрирует холодную выдержку, словно не устраивал допроса с пристрастием служанке, когда та обмолвилась про Наура.

Царёв смотрит на меня, а потом будто сквозь, опять и опять. Тяжко вздыхает, откидывается на спинку кресла и хмурит брови. Он поднимает руку и жестом показывает, мол, и ты, заходи тоже.

Я оборачиваюсь и пялюсь на благостную Инну как известка бледную, только щека горит от моей ладони. Женщина выпрямляет спину и складывает руки в замок, опустив глаза, топает каблучками в кабинет.