Красная и мясистая.

Перевод: Zanahorras

"Смерть страсти"

Эта твоя порочная любовь,

это просто еще один улыбающийся труп,

изуродованный и брошенный обществом,

которое ненавидит его

и все женское.

Это привело бы к тому, что ты былa бы раздетa

из каждого чувственного изгиба,

уменьшенная

к страдающему булимией скелету.

Вызывающе позирующая

в цветах кабаре

и перьяx танцовщицы;

покрытая с головы до ног

мочой и спермой;

глаза приклеены;

влагалище и прямая кишка растянуты;

каждое отверстие разграблено;

отвергнутая

среди окурков и пивных банок,

оберток от фаст-фуда и палаток для бездомных

на обочине оживленной автострады.

Пародия на потраченные впустую влажные мечты

и растраченная похоть.

Пародия на романтику.

Комедия греха.

Кормление червей и цветов

с гнилью и разложением.

Грибы, растущие на твоих отходах,

где твои ноги расставлены в стороны,

демонстрируя бесформенную, бесполую пустоту.

"Она" -

теперь бессмысленное различие,

которое все требовали от тебя,

не заслуживая.

Все еще пытаешься соблазнить и обмануть -

без зрителей, кроме бродяг и паразитов,

ухмыляющихся извращенцев.

Они забирают у тебя лучшие части,

чтобы накормить их отвратительное потомство,

ставшее твоим замещающим потомством.

Прохожие таращатся, проезжая мимо;

их собственные жизни подтверждены

твоей трагедией.

Перевод: Zanahorras

"Бритвенно-острая секс-игрушка"

Если ближайшая и непосредственная цель нашей жизни - не страдание, тогда наше существование является самым плохо приспособленным к своей цели в мире: ибо абсурдно предполагать, что бесконечное страдание, которым повсюду полон мир, и которое возникает из нужды и страдания, относящихся по существу к жизни, должно быть бесцельным и чисто случайным. Конечно, каждое отдельное несчастье кажется исключительным случаем, но несчастье в целом - это правило.

- Артур Шопенгауэр, философ девятнадцатого века

Газеты были полны историй о серийном убийце-садисте, который пытал своих жертв в течение нескольких дней, прежде чем они, наконец, умерли от полученных травм. Они обнаружили тела молодых людей, многие из которых были проститутками, в мусорных контейнерах за захудалыми мотелями в районах Тендерлойн и Полк-стрит, изуродованные сверх всякого разумного воображения. В некоторых даже нельзя было узнать мужчин.

Джеймс был заинтригован.

С тех пор как он был подростком, Джеймс был очарован серийными убийцами, если быть точным, сексуальными убийцами "с почерком". Его не интересовали такие парни, как Дэвид Берковиц, который просто стрелял в своих жертв, не подвергая их предварительно пыткам. Его интерес был самым садистским. От Джека Потрошителя до Джеффри Дамера и СПУ-убийцы[28], образы их изуродованных жертв наполняли его фантазии на протяжении всего периода полового созревания и после него. Но его фантазии никогда не были о том, чтобы причинять людям боль. Джеймсу и в голову не пришло бы причинить кому-либо боль. Он не задавался вопросом, каково это - совершать такие ужасные зверства по отношению к другому человеческому существу. Его заботой было то, что чувствовали жертвы, когда их насиловали, пытали и расчленяли.

* * *

Джеймс был настоящим сластолюбцем. Он наслаждался каждым ощущением, которое испытывало его тело. Он принимал и желал боли - ради нее самой. Он жаждал опыта, в его самом экстремальном проявлении. И нет переживания более глубокого, чем боль. Боль - это система предупреждения организма о том, что мы делаем что-то или позволяем, чтобы с нами что-то делали, что может поставить под угрозу целостность наших тел, что может поставить под угрозу нашу жизнь.

Джеймс не боялся смерти. Для него смерть была просто прекращением всех ощущений, концом всего опыта. У Джеймса было достаточно опыта, чтобы заполнить дюжину жизней. Это было все, что можно было почувствовать, вплоть до той роковой секунды перед остановкой сердца, той последней, головокружительной, завершающей мир муки, которая перегрузила бы его чувства и погнала бы его душу в эфир. Это был тот опыт, которого жаждал Джеймс. Вершина агонии, все, что могло выдержать человеческое тело, прежде чем поддаться безумию и смерти, предел человеческой физической выносливости. Его поиски так часто приводили его в отделение неотложной помощи, что его последняя поездка закончилась бы самоубийством или угрозой быть запертым в психиатрической больнице. Джеймс был настолько экстремальным мазохистом, что его исключили из всех местных БДСМ-групп и запретили посещать "игровые вечеринки". То, что он называл "игрой на грани", большинство называло безумием. На его плоти была запечатлена целая история бездонных радостей и мук... как иероглифы на стенах гробницы. Смерть была единственным опытом, который ему еще предстояло испытать, единственным порогом, который он не переступил.

Он был серьезно искалечен во время игры с огнем, когда заменил обычно используемый 70-процентный спирт на 100-процентный, оставив ожоги третьей степени на спине и ягодицах. Позже ему запретили посещать подпольную вечеринку после того, как его выпороли флоггером, сделанным из колючей проволоки и цепи. Кровь и кусочки его плоти начали покрывать стены, и он был насильно изгнан вместе со своим товарищем по играм-садистом, который разрыдался во время порки, умоляя Джеймса использовать стоп-слово. Джеймс этого не сделал. Никто никогда больше не видел человека, который доминировал над ним в ту ночь. Он полностью удалился со "сцены" и даже удалил свой профиль в FetLife. Ходили слухи, что он получил психологическую травму от игры с Джеймсом. После этого Джеймс стал играть сам с собой, все время фантазируя о садисте, который был бы достаточно экстремален, чтобы справиться с ним. Для него не имело значения, что садист, которого он искал, мог оказаться тем, кто прикончит его.

Джеймс верил, что такой вещи, как смерть, не существует. До того момента, как вы перестали существовать, вы были живы. Как только вы умрете, не может быть ни раскаяния, ни сожаления, потому что больше не будет "вас", чтобы испытывать такие эмоции. Он придерживался солипсистской точки зрения, что не только вы закончите, но и все время, все существование, потому что оно существует только до тех пор, пока вы существуете, чтобы воспринимать его. Точно так же, как Сизиф принял свое наказание в "Аиде", бесконечно катя свой камень в гору только для того, чтобы наблюдать, как он катится обратно вниз, так и Джеймс принял неизбежность страданий, как синоним существования. Когда боль закончилась, закончилась и жизнь, а Джеймс хотел жить! Реальность была его игровой площадкой, парком развлечений для его разума, и поиск новых развлечений был его единственной заботой.

"ПЫТАЮЩИЙ УБИЙЦА СНОВА НАНОСИТ УДАР!

БЕЗГОЛОВЫЙ ТОРС НАЙДЕН В ТЕНДЕРЛОЙНЕ!"

Джеймс вздохнул, взяв себя в руки, и начал яростно мастурбировать, листая таблоид, поглощая описания погрома и резни, пока