Я молча кивнул.

– Так какие гарантии? – напрягала меня дама в очках.

– Вы, может, хотите, чтобы я написал вам расписку? Она рассмеялась.

– Никакой расписки ты, конечно, мне не напишешь.

– Конечно, не напишу. Зато могу предложить свое честное слово. Вас устроит?

Я не рассчитывал на утвердительный ответ. Во всяком случае, сразу. Не сомневался, что переговоры затянутся. Если вообще не зайдут в тупик.

Но она неожиданно легко согласилась.

– Ну-у-у… если ты ничего больше предложить мне не можешь. Устроит. Я тебе верю.

И это опять выглядело слишком фальшиво, чтобы не настораживать.

Няня (или все-таки молодая мамаша?) швырнула окурок и, оставив коляску, отправилась помогать своим деткам ваять снеговика.

Соседка проводила ее внимательным взглядом. Неуклюже переступила с ноги на ногу, и открыта сумочку.

– Вот, – протянула она мне перетянутую резиночкой пачку стодолларовых купюр. – Здесь ровно пять тысяч. Можешь пересчитать.

Я даже не прикоснулся к деньгам.

– Не здесь. Пошли в помещение, там теплее. – Мне очень хотелось хоть одним глазком заглянуть в коляску, оставленную без присмотра всего в каких-то десяти шагах от меня. Но я одернул себя: «Что за мальчишество! Нехорошо проверять чужие коляски!» Слегка придержал за рукав уже было рванувшую ко входу в аптеку соседку и кивнул на соседнюю дверь отделения Сбербанка. – Вот туда.

* * *

Такого поворота старая дева не ожидала! Она растерянно крутила в руке заполненный бланк денежного перевода на пять тысяч долларов, который я вручил ей, как только мы вошли в банк.

И не знала, что делать!

– Просто подойдите к окошечку, отдайте операционистке денежки и платежку, – подсказал я с усмешкой. – И будем считать, что сделка состоялась. Ничего сложного.

Соседка обожгла меня многократно усиленным мощными линзами взглядом.

Неприязненно шмыгнула носом. Шумно втянула в легкие воздух. Похоже, что никаких инструкций насчет того, как следует поступать в подобных внештатных ситуациях, горгона не получила и решила действовать на свой страх и риск.

Как-никак, денежки никуда не денутся! Никогда не поздно арестовать счет, на который сейчас будут положены добытые шантажом пять тысяч долларов.

Она решительно шагнула к окошечку.

…Я с интересом наблюдал через стекло за тем, как девочка-оператор заложила в машинку для пересчета банкнот пачку стодолларовых бумажек. И злорадно размышлял о том, что и эта машинка, и тонкие пальчики операционистки еще долго будут отсвечивать при ультрафиолетовом облучении – по самое некуда перемазанные составом для мечения купюр.

Потом я повернулся к окну и попытался разглядеть за ним многодетную маму (или все-таки няньку?). На пандусе перед сберкассой одиноко стояла снежная баба с бутылочным носом.

Ни двоих карапузов, ни женщины.

Ни коляски со спрятанной в ней видеокамерой, которой изобретательные менты снимали мою встречу с соседкой…

– Держи, – тронули меня за плечо, и я вздрогнул от неожиданности.

– Что?

– Держи, говорю. – Старая дева протягивала мне квиток с банковской отметкой об исполнении платежа.

Дело сделано! Можно было откупоривать шампанское! Правда, впереди меня ждал еще довольно жесткий тест на психологическую выносливость.

Что поделать! Ничто даром не достается. В том числе и пять тысяч баксов.

– Оставьте себе. – Я безразлично взглянул на банковскую бумажку. – На память о добром поступке. – И направился к выходу. Из-за столика возле двери мне навстречу уже поднимались солидные дяденьки с угрюмыми рожами и ментовскими ксивами. И с очень дурными намерениями…

– Гражданин Забродин? Задержитесь, пожалуйста. …Вот только ничего им не светило. Они могли предъявить мне лишь то, что я дал своей хорошей знакомой заполненный бланк для перевода пяти тысяч долларов на счет Северо-Западного регионального благотворительного фонда помощи обездоленным детям.

– Да, конечно. Какие проблемы? – изобразил я на лице любезнейшую улыбку. И подумал при этом:

«Интересно, удастся ли мусорам отозвать свои бабки обратно? Арестовать благотворительный счет без скандальных последствий не сможет, пожалуй, даже сам президент».

* * *

Менты промурыжили меня три с половиной часа, с похвальной настойчивостью отыскивая хоть какой-нибудь – хоть самый маленький! – компромат на наглеца, даже и не пытавшегося скрыть, что все происходящее доставляет ему несказанное удовольствие. Я и правда откровенно прикалывался, наблюдая за бесполезными потугами солидных людей подогнать мое поведение под статью если не Уголовного, так хотя бы Административного кодекса.

Они очень старались, но я не оставил им ни малейшего шанса.

Мои руки не светились, когда их облучали ультрафиолетовой лампой. А значит, никаких криминальных денег я не касался.

На видеозаписи моего разговора со старой девой мои куцые и расплывчатые ответы на откровенно провокационные вопросы можно было истолковать, как угодно. Но никаких оснований для обвинения меня в вымогательстве они не давали. Да и о каком вымогательстве может идти речь, если нет никаких корыстных мотивов! Понятия «корысть» и «благотворительный фонд» как-то уж слишком несовместимы!

Ко всему прочему я был трезв, как стекло. Я не использовал ненормативную лексику. Я даже не возмущался, что меня необоснованно задержали.

Одним словом, я был беспорочен и чист, как римский понтифик.

Им ничего не оставалось, кроме как отпустить меня восвояси. На сей раз без напутствия: «Мы еще встретимся, парень!» Мне культурно принесли извинения, что заставило меня прийти к выводу:

«Сегодня я имел дело уже не с районной шпаной. Мне пытались пришпилить статью пинкертоны как минимум городского масштаба.

Ура, я прогрессирую! В следующий раз меня будут подставлять уже федералы!»

* * *

Дозвониться до соседки снизу мне удалось только на следующий день, хотя накануне до поздней ночи я настойчиво набирал ее номер каждые четверть часа. При этом особо не задаваясь вопросом, где может носить эту старую стерву, но вполне обоснованно предполагая, что сейчас она переживает не лучшие времена в своей жизни. С серьезными дяденьками, которых неосмотрительно подписала на авантюру, а в результате выставила круглыми дураками, теперь предстоит объясняться. Сумеет ли она им втереть насчет того, зачем впутала их в свои плутни, – это еще вопрос! Ко всему прочему, как теперь возвращать переведенные на благотворительность пять тысяч долларов?

Одним словом, этой жабе, подорвавшейся на ею же самой заложенной мине, я не завидовал. Мне даже было ее по-человечески жалко. Вплоть до того, что пришлось срочно включать воображение и представлять, что бы сейчас было со мной, если бы Василиса вовремя не раскусила провокацию с наркотой. А было бы следующее: в худшем случае я бы полировал задницей нары, в лучшем – попал бы на серьезные деньги, вполне сопоставимые с теми пятью тысячами баксов, что ушли в помощь обездоленным детям.