– Я понял, Иссэн-сан! У вас остался рис? А сливы?

3

«Клянусь честью самурая!»

– Дайте! Дайте мне! Скорее!

Пленник мигом пришел в себя, едва до него донесся запах вареного риса, приправленного малой толикой водорослей. За дюжину шагов учуял! Это все гаки. Голодный дух еду за десять ри[2] унюхает. На сей раз Мэмору очнулся целиком: и духом, и телом, так сказать – телом Мэмору и духом Котонэ. Первородный дух самого Мэмору гаки, похоже, затолкал куда поглубже и наружу не пускал. Это у него получалось куда лучше, чем в свое время у Иоши: когда упрямый мальчишка захватил тело жирного монаха, дух Нобу все же иногда брал верх, хоть и ненадолго.

А если б гаки еще и грамоту о фуккацу получил, как хотел…

Мэмору, конечно, мерзавец еще тот – родную мать голодом морить! Но я ему не судья. А вот гаки – это уже по нашей части. Духам мертвых, голодные они или сытые, не место среди живых.

Особенно – внутри живых.

– Дайте! Дайте!

Он забился, задергался в путах птицей, угодившей в силки. На миг мне почудилось, что крепкая веревка сейчас не выдержит: лопнет с громовым победным треском, а гаки, обезумев от голода, бросится на меня. Хорошо, если ограничится только рисом, который я ему несу!

«…с ним едва справились четверо крепких мужчин…»

«Съест ведь! Живьем съест и косточки обглодает!»

– Успокойся.

– Дайте! Скорее!

– Это я тебе несу. Тебе.

– Да! Мне!

– Тебе. Никому другому.

– Больше никому! Мне!

– Не дергайся. Рис рассыплешь.

Я присел перед ним на корточки. На удивление, разносчик сразу угомонился. Ну, да, просы̀пать, зря растранжирить вожделенную еду – что может быть хуже? От идеи кормить связанного при помощи палочек я отказался сразу. К счастью, в бездонной котомке святого Иссэна сыскалась плоская деревянная лопаточка. Уж не знаю, для чего она была нужна настоятелю, но для кормления гаки подошла отлично.

«Кормление голодных духов? – мимоходом пришло в голову. – Если так, обряд уже начался. Вот, кормлю.»

– Знаю, знаю, – приговаривал я, отправляя в ненасытный рот одержимого очередную порцию. – Есть очень хочется. Голод мучит. Вот, подкрепись, я ж не зверь, я понимаю…

Еще б я не понимал! Сам бы сейчас от риса не отказался. И от слив. Что дали, то бы и слопал.

Мэмору ел жадно, давясь и поспешно сглатывая. Как бы настоятельскую лопаточку не сгрыз! Кадык на горле одержимого дергался так, словно вознамерился прорвать тонкую кожу. Я и оглянуться не успел, как рис закончился.

– Еще! Еще еды!

Хоть бы поблагодарил для приличия. Ну да, дождешься от гаки благодарности!

– Будет, будет еще.

– Когда?!

– Скоро. Совсем скоро.

– Скорей!

– Ты только скажи мне посмертное имя Котонэ – и получишь еще.

– Имя? Какое имя?!

– Посмертное имя твоей матушки Котонэ.

– Котонэ? Так я и есть Котонэ! Давайте еду!

Дух забылся? Выдал себя? Понял, что разоблачен, и перестал притворяться?

– Нет, ты скажи мне посмертное имя. Посмертное!

Одержимый задумался. Взгляд его забегал по сторонам, словно ища подсказку. На меня гаки старательно не смотрел. Дождь шелестел и постукивал по его шляпе и зонту, который держал надо мной Широно, навевая сонливость. Вот только заснуть мне сейчас не хватало!

Я встряхнулся. Разносчик встрепенулся в ответ. От этого нашего общего содрогания что-то сместилось у меня в голове. Ручей, ива – все превратилось в театральные декорации, а происходящее сделалось комической сценкой кёген. Той самой, которой актеры потешают почтенную публику в перерыве между двумя драмами.

Впрочем, не уверен, что сценка вышла смешной.

* * *

Старуха Котонэ:

А нету у меня посмертного имени! Нету! Давайте еду!

Рэйден (в сторону):

Врешь, разумеется.

(старухе, грозя пальцем)

Я знаю, что похороны прошли по всем правилам. Был священник, читал молитвы. Он бы не провел погребальный обряд без посмертного имени.

Старуха Котонэ:

Забыла! Забыла я его, имя-то! Старая, память вся в прорехах… Пожалейте бедную старуху! Дайте поесть!

Рэйден:

Дам, обязательно дам. Я обещал – и сдержу слово. А ты постарайся вспомнить имя. Скажешь – и я накормлю тебя прямо сейчас. А потом – скоро, совсем скоро! – у тебя будет много хорошей еды.

Старуха Котонэ:

Много? Это сколько?

Рэйден:

Много.

Старуха Котонэ:

Когда будет? Почему – потом? Давайте сейчас!

Рэйден:

Ты мне называешь свое посмертное имя, а я дам тебе слив. Вкусных квашеных слив. Прямо сейчас, как только назовешь имя.

(показывает старухе сливы. В сторону, хриплым голосом):

Великий будда! Не отправить хотя бы одну себе в рот – да это труднее, чем сотню раз присесть с колодой на плечах – с той тяжеленной, что во дворе додзё сенсея Ясухиро. Может, съесть сливу у нее на глазах? Небось, сразу сговорчивей станет! Нет, нельзя. Я должен умиротворять голодного духа. А какое тут умиротворение, если у тебя на глазах твою сливу сожрали?!

Старуха Котонэ:

Мало! Всего две?!

Рэйден:

У меня есть еще.

(трясет у духа перед носом коробкой, в которой перекатываются оставшиеся сливы)

Скажешь – получишь все. А когда мы закончим, я тебя развяжу и отпущу. Получишь еще еды – и никакого наказания. Слышишь? Никакого!

Старуха Котонэ (недоверчиво):

Ссылать не будете?

Рэйден:

Если не натворишь ничего еще – не буду! Клянусь честью самурая.

(в сторону)

Слово самурая – жалкому разносчику? Голодному духу в его теле?! А что делать?

Старуха Котонэ:

Ну, я это… попробую. Вспомнить, значит. Только вы мне сперва сливу! От голода память совсем отшибло. Хорошо?

Рэйден:

Я даю тебе сливу, ты называешь имя и получаешь остальные.

Старуха Котонэ:

Две сливы! Три!

Рэйден (качает головой):