Между тем Ганнибал, притворившись, что хочет двинуться на Рим, обрушился на пелигнов; Фабий преградил ему путь, всё время придерживаясь возвышенных мест; Ганнибал делал марши, контрмарши, повороты; Фабий угрожал ему то с флангов, то с фронта, то с тыла, но никогда не вступал с карфагенянином в сражение. Устав в конце концов метаться, карфагенянин направился в Апулию и раскинул лагерь возле Гереония, города, разрушенного и покинутого жителями. Фабий устроил свой лагерь на территории Ларина, напротив карфагенского.

Недовольство солдат диктатором возросло чрезмерно, письменно и устно оно быстро распространялось среди римского народа; его прозелиты оказались даже в сенате, где Фабий пользовался авторитетом, уважением и имел отличную репутацию.

Но никакие оскорбления, никакие насмешки, неодобрение черни, упрёки авторитетных людей не могли заставить диктатора изменить тактику, которую он избрал и которой следовал вопреки всем и к огорчению немалого количества людей, бывших с ним заодно.

Ганнибал занялся грабежом Кампании и Самния, что ещё больше воспламенило сердца римлян против Фабия, который хотел сохранить свои поместья, отдав на разграбление все окрестности.

Пока обе армии расположились лагерем — одна возле Гереония, другая в окрестностях Ларина — Ганнибал выслал к Фабию парламентёров, чтобы договориться об обмене пленными. Фабий согласился менять по головам, а если останутся лишние с той или другой стороны, то выплачивать за каждого пленника по двести пятьдесят драхм[30].

В таком состоянии находились дела войны, а наступил уже сентябрь, когда Фабий был вызван сенатом в Рим, формально — для жертвоприношений богам, которые должны были совершать либо консулы, либо диктатор, но на самом деле для того, чтобы получить отчёт о поведении командующего.

Уезжая из лагеря, Фабий передал верховное командование армией в руки М. Минуция Руфа, настойчиво прося его, умоляя от имени родины ни в коем случае не мериться силами с Ганнибалом, придерживаться системы, которой следовал до сих пор диктатор, и не повторять действий консулов Семпрония и Фламиния, неосторожно решившихся дать сражение, что было причиной стольких бед и потерь для их родины.

Диктатор уехал.

Но едва Фабий скрылся из виду, Минуций собрал солдат и пообещал им покончить с бездействием и стереть позор, которым они себя покрыли, следуя до той поры необъяснимому руководству диктатора, то есть фактически стал готовиться к битве с Ганнибалом.

* * *

На четвёртый день перед сентябрьскими идами (10 сентября) того же самого года Форум и площадь Комиций были переполнены народом. Свыше пятидесяти тысяч горожан с трудом проталкивались в радостной и торжествующей толпе, в которой только и разговоров было, что о блистательной победе, одержанной Марком Минуцием Руфом, начальником конницы, над Ганнибалом.

— Наконец-то!.. Слава богам, охраняющим Рим... Наконец-то мы показали варвару, что древняя латинская доблесть не угасла в нас!.. — радостно восклицал, оживлённо жестикулируя, Марк Метилий, один из народных трибунов, ораторствовавший посреди густой толпы горожан, главным образом плебеев.

— Пришёл конец Медлителю! — кричал в другом месте плебейский эдил. — Конец постыдному грабежу наших земель и уничтожению наших союзников, совершавшимся Ганнибалом под самым носом у Фабия, проявлявшего либо трусость, либо нерадивость — не знаю уж, чего больше!

— Мы одержали победу и продемонстрировали, в конце концов, свою силу — то ли потому, что командующим стал настоящий римлянин, то ли потому, что легионы повёл в бой плебей! — возбуждённо выкрикнул Гай Теренций Варрон. — До тех пор, пока вы не убедитесь, что патриции — враги славы и величия Рима, вы не сможете, о квириты, увидеть, как наши победоносные орлы расправляют свои крылья над всем миром.

— Варрон прав! — сказал какой-то плебей.

— Фабий трус! — добавил другой.

— Нет, клянусь богами!.. Он малодушен.

— Он настоящий трус!

— Скажите, что он предатель; клянусь Нептуном, он куплен за карфагенское золото, имейте мужество сказать правду.

— О, изменник в роду Фабиев! — воскликнул один из горожан, кому было противно такое предположение.

— В роду, давшем Республике много консулов, — добавил богато одетый горожанин, всадник по виду.

— И столько триумфаторов, — поддержал его первый гражданин.

— Клянусь Юпитером Всемогущим, не стоит так позорить род, кровь которого оросила поля сражений, в которых они бились за Рим со времени основания города.

— Клянусь богами, не надо так оскорблять человека, дважды бывшего консулом и одержавшего триумф над лигурами, отбросившего их от наших границ и с блеском разгромившего их.

— И всё же... мы не будем оскорблять этого человека, не будем судить его несправедливо, раз вы так хотите, — воскликнул Теренций Варрон, — но, граждане, чем же можно объяснить расположение к нему Ганнибала, который, опустошив Самний и Кампанию, оставил нетронутыми среди всех разрушенных домов и поместий только имение и дом Фабия.

— Верно, верно, верно! — раздались одновременно тысячи голосов.

Немногочисленные защитники Фабия Максима умолкли, а Гай Варрон добавил:

— Лично я далёк от мысли, что Фабий изменил родине; я считаю его нерадивым, трусливым, но не изменником — пока нет. Однако я имею право, как и всякий римский гражданин, чтобы мне объяснили этот странный факт.

Таким образом, Минуций был вознесён до небес, Фабий опозорен и осмеян, а трибун Марк Метилий, поддержанный претором, созвал на следующий день народ на трибунальные комиции, на Марсово Поле, предлагая принять декрет, согласно которому, вопреки обычаю, умаляя диктаторскую власть, надо было разделить командование армией между диктатором и начальником конницы, дав им равные полномочия. Трибун Марк Метилий, воспользовавшись возбуждением народа, разжигал недобрые чувства к Фабию.

Что же до превозносимой победы Минуция, то дело обстояло вот как. Едва Фабий уехал из лагеря, Ганнибалу донесли об этом. Зная от дезертиров о настроениях Минуция, карфагенский полководец решил ещё активнее, чем раньше, провоцировать легкомысленного римского военачальника. Два или три дня Минуций кружился возле Ганнибала, оставаясь на возвышенностях; но когда карфагенянин вынужден был отправить, и довольно далеко от лагеря, добрую треть своей армии, чтобы разжиться провиантом, Минуций спустился на равнину, окружил вражеских фуражиров, пока они занимались грабежом, и устроил им хорошенькую бойню. Когда же подоспел Ганнибал и ввязался в рукопашную, то Минуций, хотя и с намного превосходящими силами, тем не менее был побеждён, и дело дошло бы до полного краха, если бы самнит Децимий Нумерий, приведший из Бовиана, согласно несколько более раннему приказу диктатора, восемь тысяч пеших и пятьсот конных солдат, цвет самнитского воинства, не поддержал римлян и не вынудил Ганнибала укрыться в лагере под Гереонием. В этой сече погибли более шести тысяч карфагенян и около пяти тысяч римлян[31].