— Чего ты медлишь? — насупился Дамиан.

— Боюсь совершить ошибку. Не хочу потерять благодать. Кем я тогда буду?

— Уж точно не главой Черного клана. Ты слышал признание девушки — она любит тебя.

— Нет, она сказала «кажется, люблю», а это не одно и то же. Она могла солгать?

— Под сывороткой откровений не лгут.

Дамиан говорил убедительно, но Корвин все равно медлил.

— Постой, — сощурился советник, — дело не в девушке. Ты не уверен в своих чувствах. Ты что-то испытываешь к ней?

— Вздор! — отмахнулся Корвин.

Дамиан собирался сказать что-то еще, он не слушал: отправился к жене. Хватит ему собственных колебаний. Ни к чему, чтобы еще и Дамиан раскачивал лодку его сомнений.

У супружеской спальни он задержался. Причина была не в том, что за дверью его ждала Эйвери, а в самой спальне. Когда-то она принадлежала отцу, посторонним запрещалось туда входить. Корвину в том числе. Отец два года как умер, а он до сих пор не пересекал порога этой комнаты. Теперь ему предстояло жить там. Чувство, что он вторгается на чужую территорию, совсем не помогло расслабиться.

Корвин постучал, прежде чем открыть дверь — не хотел застать Эйвери врасплох. Она и без того нервничает. Приглашения так и не дождался, а потому просто вошел.

В комнате царил полумрак. Корвин собрался зажечь свечи, но передумал. Так, пожалуй, лучше.

Он не сразу заметил девушку. В черной кружевной сорочке она сливалась с тенями. Лишь когда Эйвери пошевелилась, он понял, что она все это время стояла неподвижно посреди комнаты. Ждала его.

— Не бойся, — успокоил он.

— Я не боюсь, — она вздернула подбородок. — Мы рождены для этой минуты. Инициация даст нам доступ к благодати. Разумеется, я переживаю, но вместе с тем предвкушаю.

— Отлично сказано, — кивнул Корвин.

Хорошо в полумраке она не видит его усмешку и не знает, что он намерен забрать всю благодать себе. Корвин пока не решил, что сделает с женой после. До знакомства с Эйвери он планировал поступить с ней так же, как отец поступил с его матерью — столкнул в бесконечную пропасть и списал все на несчастный случай. Но теперь, когда все настолько запуталось, он думал оставить ее в живых. Помехой она не будет. Разве что обузой, да и то не факт.

Корвин шагнул к жене. Она задрожала, когда он положил руки ей на плечи.

— Ты вроде говорила, что не боишься, — сказал он.

— Пообещай мне кое-что, и страх отступит, — прошептала она.

— Что именно?

— Будь нежен и добр со мной.

Корвин скрутил бретельки ее сорочки в кулаках и хрипло произнес:

— Я постараюсь.

Он потянул бретельки в стороны, но Эйвери опустила ладони поверх его рук, удерживая сорочку.

— Что еще? — нахмурился он.

— Не хочу, чтобы моя нагота оскорбляла тебя.

Корвин гадал, о чем она, а потом вспомнил, как сам сказал ей нечто подобное. С Эйвери надо следить за каждым словом.

— Переживу, — сказал он. — Здесь все равно темно.

Ткань сперва протестующе затрещала, но потом соскользнула с плеч, и уже в следующий миг сорочка лежала на полу, а жена стояла перед Корвином абсолютно нагой. Сейчас он жалел, что в комнате полумрак. Он бы с удовольствием рассмотрел ее, полюбовался изгибами тела и молочной кожей. Тем более девушка не смущалась и не проявляла беспокойства.

Но отвлекаться на зажигание свечей Корвин не стал. Исследовать можно не только зрительно, но и прикосновениями. Именно этим он занялся: водил руками по телу Эйвери, наслаждаясь мягкостью ее кожи, по сравнению с которой даже шелк — грубая мешковина.

Ему не терпелось вкусить ее, поцеловать каждый сантиметр тела. Аромат девушки кружил голову. Корвин пьянел от ее близости и совершенно забыл об инициации. Словно пришел сюда не ради обретения благодати, а чтобы просто быть с Эйвери.

У нее была худенькая фигура девушки-подростка с небольшой грудью. Эта внешняя хрупкость заставила его задуматься о невинности девушки и неосведомленности в интимных вопросах. Зря он послушал Дамиана. Надо было хоть немного ее подготовить. Но Эйвери быстро осваивалась. Возможно, действительно доверилась ему. Или же дело было в любопытстве, которое она проявляла ко всему новому. В любом случае Корвин был рад, что не придется применять силу. Так он нарушит доверие и растопчет чувства Эйвери к нему. Благодать не терпит насилия.

Он ощущал ее ответное, возможно не до конца осознанное желание, и это заводило его еще сильнее. Он дрожал и задыхался от страсти. А Эйвери смелела: ее ладони скользнули под сюртук, и она сняла его с Корвина. Тот упал на пол к сорочке, и девушка принялась за рубаху, пуговица за пуговицей. Когда ее пальцы коснулись его обнаженной груди, Корвин не сдержался: дернулся вперед и заключил девушку в объятия.

В темноте он целовал ее лицо: щеки, веки, добрался до губ, на миг застыв в нерешительности, а после, отбросив сомнения, погрузился с головой в поцелуй. Горячий, пряный, многообещающий. Девушка в его руках напряглась, и Корвин нежно поглаживал ее по спине, как если бы успокаивал испуганное животное. Вскоре она обмякла и уже сама тянулась навстречу, неумело отвечая на поцелуй.

Тело Корвина отозвалось всплеском желания на этот порыв. Страсть крепчала, поцелуй углублялся. Корвин проник языком Эйвери в рот, лаская и дразня. В ответ она едва слышно всхлипнула. Этот звук дал понять, что он на верном пути.

Но ощущения, наполнявшие тело, касались не только близости. Было и еще кое-что, не испытанное ранее. Корвин напоминал замерзший прорубь: вода под коркой льда взбаламутилась и грозилась вот-вот пробиться наружу. Это благодать откликалась на начало инициации.

И вот тут ему стало страшно. Всю жизнь он сторонился чувств. Его учили, что любовь — худшее, что может случиться с мужчиной. Эмоции — зло. Они делают людей слабыми. Но самое ужасное — они лишают теурга магии. Хуже чувств только женщины. Лживые, лицемерные существа. Отец частенько это повторял, но Корвин уже не знал, чему верить.

Он привык отгораживаться от мира. До сих пор у него прекрасно получалось. До встречи с Эйвери. Нельзя позволить ей обрести власть над ним. Что если она заберет благодать? Эту битву он должен выиграть. Если не ради себя, то ради клана.

Он боролся со страхом, но тот был сильнее. Сердце учащенно билось, но уже не от желания, а от ужаса. Еще эта проклятая спальня! Все чудилось, будто отец подглядывает за ним и как обычно с осуждением качает головой. Подобные мысли вовсе не настраивали на романтический лад и отрицательно сказывались на возбуждении. А ведь прежде Корвин не сталкивался с мужской слабостью. В какой момент все пошло не так?

Он снова схватил девушку за плечи. На этот раз чтобы оттолкнуть. Потом сам сделал шаг назад, следом еще один, и еще, пятясь к двери.