Крав это настоящий зуб дракона – старый, черный, размером с два здоровых кулака Верна – весьма угрожающе, если представить, какого же размера должен был быть весь дракон.

Но он никогда не говорил. Другие мальчишки рассказывали Дуссу, что их семейные божества разговаривают с их отцами, а иногда даже с ними самими, но Крав не говорил никогда. Зато настоящий зуб дракона был куда более впечатляющим богом, чем какая-нибудь фигурка из глины, или камня, или металла, и Дусс гордился своим богом.

Они обедали молча. Дусс как младший взял себе меньшую часть. Они проголодались, поэтому обед не занял много времени. Они не достигли состояния сытого блаженства, следующего обычно за сытной трапезой, однако Дуссу это состояние было вовсе незнакомо, так что и не было повода для огорчения. В комнате было уже почти темно, подходило время ложиться спать. Почти каждый вечер братья перед сном разговаривали. Верн рассказывал Дуссу про родителей, которых тот почти не помнил. Потом они засыпали, готовясь к новому дню.

Посуды у них не водилось, так что мыть было нечего, и никому из них не хотелось пить настолько, чтобы спускаться для этого на семь этажей. Дусс забрался в тайник и достал оттуда книгу.

После самого Крава книга была самым ценным их имуществом. Берн более или менее научился читать у матери, а потом сам научил этому Дусса, и по вечерам теперь они читали книгу вдвоем. Дусс читал уже лучше, чем Берн, хотя старался этого не показывать. Впрочем, чтецы из них обоих были так себе. Книга оказалась сложной; она рассказывала историю страны, откуда много лет назад приплыли их родители, и написана была на языке предков. Хотя они говорили на нем с друзьями и соседями, в повседневной жизни они пользовались альгазанианским, заметно от него отличавшимся. Так что многого в книге братья просто не понимали.

Верн улыбнулся, как бы извиняясь, и покачал головой.

– Не сегодня, – сказал он. – Сколько у нас денег?

Дусс быстро отвернулся, чтобы скрыть свое огорчение. Хотя ответ он знал и так, он на коленях подобрался к половице, скрывавшей тайник.

– Серебряная рыба и четыре гроша. – Всего несколько дней назад здесь лежало четыре серебряные рыбы, но у Верна разболелся зуб мудрости, и его пришлось вырвать.

– Завтра день рождения Жемчужины, – вздохнул Верн.

– Ох! Я не знал.

Верн ухаживал за дочкой Твердоупряма-извозчика. Она давала ему понять, что его старания ей отнюдь не неприятны, хотя ее мать имела на этот счет серьезные возражения. Дусс относился к этому неоднозначно. Он искренне желал брату счастья. Он признавал, что общество девушек довольно приятно, хотя и не испытывал пока такой потребности. Он понимал, что будет думать по-другому, когда повзрослеет. Разумеется, пройдет не один год, прежде чем Верн наберет достаточно денег, чтобы говорить о женитьбе. Подарок на день рождения представлялся куда более насущной проблемой.

– Пожалуй, схожу-ка я сегодня вечером, – пробормотал Верн.

Дусс старался не показывать, как ему страшно.

– Я пойду с тобой, посмотрю.

– Нет, не ходи! Мне неуютно, когда ты смотришь, и тебе это прекрасно известно! А теперь не тревожься понапрасну. Все будет хорошо. – С этими словами Верн вскочил и вышел, прежде чем Дусс успел возразить. В споре Дусс был гораздо сильнее его.

Они не могли прожить на заработок Верна – даже теперь, когда к нему прибавились те гроши, которые приносил Дусс. Когда погибли их родители, они сами чуть не умерли с голоду. Все их пожитки сгинули в огне пожара, когда городские власти боролись с эпидемией в Безбожном квартале. В те дни Верн был слишком молод, чтобы ему платили, как взрослому, хотя он был выше и сильнее своих сверстников. Они выжили только благодаря тому, что Верн зарабатывал на жизнь кулачными боями. Он начинал в поединках подростков, которые устраивались перед началом взрослых боев для раздразнивания зрителей. Теперь он выступал со взрослыми. Иногда он выигрывал целых две или три серебряные рыбы за вечер.

– Его ни разу еще не изувечили! – сказал Дусс сам себе – он знал, что в комнате, кроме него, никого нет. Но что станется с ними обоими, если его все-таки изувечат?

Одна мысль об этом была ужасна. Без этих денег братьям придется отказаться от своей комнаты и переехать в жалкие ночлежки. Без них не будет ни подарков подружкам, ни надежд на женитьбу. Единственным выходом станет преступление – шайка Цветка для Дусса, а для Верна что-нибудь и того хуже. Увы, честным трудом в Альгазане не проживешь.

Кулачные бойцы часто получали увечья, некоторые даже погибали. Верн как-то раз выбил глаз противнику и после этого несколько месяцев отказывался драться, хотя ему обещали награду золотом, если он еще раз сделает это.

Дусс и так стоял уже на коленях, так что только повернулся лицом к ящику. Он коснулся лбом пола.

– Отец Крав, молю тебя, не оставляй Верна сегодня и сделай так, чтобы с ним ничего не случилось!

– Я не могу.

Дусс медленно разогнулся. Еще медленнее он обвел взглядом комнату. Он увидел именно то, что ожидал увидеть, и это было еще страшнее, чем если бы в ней оказалась сейчас вся шайка Детей Вузза. Никого. Четыре стены, два коврика, ящик… все, как должно быть.

Конечно, кто-то из соседских приятелей мог разыгрывать его, но голос был не детский. Нет, он не напоминал даже срывающийся баритон Бесстраха, которым тот так гордился.

– Кто это говорит? – дрожащим голосом спросил Дусс.

– Я.

Голос казался сильным и звучным, хотя слышался как бы издалека. Дусс подавил сильное желание вскочить и броситься вниз, в сортир.

– К-к-кто т-ты? – спросил он у пустой комнаты.

– Я, Крав, твой бог.

Голова Дусса стукнулась об пол. Его зубы отбивали дробь, а на спине выступил холодный пот.

– Чего ты боишься? – спросил голос немного удивленно. – Я – твой бог. Ты – мой сын. Тебе вовсе нечего меня бояться.

– Ты… Ты никогда еще не говорил со мной!

– Ты сам никогда не обращался ко мне, когда мы с тобой были одни, вот и все. И потом, ты уже взрослый, чтобы понять. Ну, почти взрослый.

Дусс осторожно приоткрыл один глаз. Большой черный зуб был таким же, как всегда. Дусс почти ожидал увидеть вокруг него призрачное драконье тело или что-то в этом роде, но видел только зуб.

– Но почему ты не разговаривал с Верном?

– Потому что он не мой, – терпеливо объяснил бог. – Ты мой. Только ты можешь поклоняться мне, и я не буду говорить ни с кем другим.

– Но Верн мой брат!

– Он твой сводный брат. Ты – Гордуспех Кравский. Я – Крав, бог твоего отца, и отца твоего отца, и многих отцов, что были до них. Думаю, я даже не слишком обиделся бы на тебя, зовись ты некоторое время Гордуспехом Верлийским, хотя увлекаться этим тебе, пожалуй, не стоит. Верл бог твоей матери. У нее не осталось детей, кроме вас двоих, так что я не против поделить тебя с ней. Ну, не всего тебя, конечно, но немного. Иногда, – добавил бог, и голос его зазвучал чуть менее уверенно.