Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец он добрался до одной из двух очередей, которые вели к контрольному устройству, и извинился перед ожидавшим там пассажиром, которого на ходу толкнул. Сначала он снял пояс. Служащий аэропорта помог ему избавиться от остального – пиджака и портфеля.
Наконец через несколько секунд подошла его очередь пройти через металлоискатель.
(Хорошо, у меня есть начало. Продолжим. Собака пролаяла три раза, чтобы сообщить, что именно этого она и ждет.)
Глава вторая
История продолжилась в небольшой шри-ланкийской тюрьме. Наш слепой террорист попался с поличным и без лишних слов приземлился именно здесь. Его не приговорили к смерти, но провести жизнь в этой вонючей берлоге было не лучше.
Валиду Наджибу выдали одеяние – бхикку, которое когда-то, наверное, было красным, но после многочисленных стирок стало оранжевым, как в Гуантанамо.[29]
Афганец узнал, что это была тога, которую носили местные монахи, а узникам ее давали для очищения души. В любом случае то, что она была застиранного красного цвета, для него не имело никакого значения, поскольку он все равно никогда не сможет ее увидеть.
В его наборе вновь прибывшего также лежало жесткое полотенце, десять маленьких кусочков мыла (если в душе они падали на пол, подбирать их не рекомендовалось) и пластмассовая гребенка.
Итак, в тот же день он оказался в семиметровой камере. Поскольку он был старым и слепым, его поместили всего лишь еще с одним заключенным. Остальные ютились вчетвером, а то и впятером. Здесь не хватало мест на всех.
Его сокамерника звали Деванампия.
– Как Деванампия Тисса – царь Шри-Ланки, основатель Анурадхапура. Очень приятно, чужестранец.
Шриланкиец вежливо протянул руку вновь прибывшему. Тот не отреагировал. Тогда, увидев его темные очки, Деванампия понял, что он слепой.
Афганец немного говорил по-сингальски, на языке, который щекочет нёбо, а его звуки похожи на отрывистые хлопки. Это облегчило первое общение. Затем Деванампия вбил себе в голову, что должен научить его этому языку. Свободное время у них было. И уже скоро они могли пускаться в длинные разговоры о мире, Боге и о том, что в нем должно звучать слово Божье.
Даже если шриланкиец не разделял радикальных мыслей своего напарника, то позволял себе высказывания о том, что люди должны руководствоваться верой и религией и что отсутствие духовности, от которой страдает Запад, может лишь расшатывать основы человеческого существования на Земле. На других планетах религии нет, и ясно, во что это вылилось: там нет жизни. Ясно как день!
Как-то утром, когда они возвращались из душа, слепой спросил у Деванампии, есть ли окно у них в камере. Шриланкиец подумал, что его сокамерник замышляет план побега.
– Я часто слышу шум города, машин, звонки велосипедов и чувствую запах перца с рынка. Тебе повезло: у тебя есть глаза и ты способен видеть мир таким, какой он есть. Не можешь ли ты описать мне, что ты видишь из окна? Меня это успокоит.
С этого дня Деванампия каждое утро рассказывал о том, что происходит снаружи. Он объяснил, что окно состоит из трех толстых перекладин, но все-таки через него видна рыночная площадь перед тюрьмой. В центре прилавки с брезентовыми навесами на случай дождливой погоды или жары. На огромных деревянных подносах раскладывают разноцветную еду. Вокруг постоянно кишат зеваки. На этой площади всегда царит оживление, и поэтому трудно представить, что всего в нескольких метрах за внушительными каменными стенами для сотни заключенных жизнь остановилась.
Слева на площади стоит большой дом, видимо принадлежащий кому-то богатому. Если встать на цыпочки, можно разглядеть краешек бассейна, где иногда, в чем мать родила, купается дама европейского вида с кожей ослепительной белизны. Но она почти сразу же исчезает за огромными деревьями, которые, наверное, посажены здесь, чтобы скрыть интимную жизнь обитателей и не давать волю воображению арестантов.
Справа находится вокзал, и часто оттуда доносится лязг тормозов проезжающих поездов.
А впереди, между тюрьмой и рынком, проходит широкий проспект, по которому двигаются всевозможные транспортные средства. Быки, впряженные в телеги, современные автомобили, рикши, грузовики с товаром, битком набитые автобусы – пассажиры гроздьями висят на окнах, лежат на крыше или теснятся на подножках. Велосипеды, куча велосипедов, на которых сидят по двое или по трое, мопеды из пятых рук, перепроданные сюда из Англии. И повсюду, куда ни посмотришь, люди, люди, люди…
Обладая удивительно богатым для человека его положения словарем, шриланкиец описывал каждый квадратный сантиметр пространства, которое открывалось из окна. Когда Валид просил объяснить ему значение какого-то слова, он прерывал рассказ и на несколько минут перевоплощался в учителя.
Афганец запоминал все.
Каждый день спрашивал, что происходит с европейской купальщицей:
– Она сегодня не плавает?
– Нет, уже несколько дней не показывается.
– А третий торговец справа, толстяк, даже отсюда видны его уши, продал все свои лепешки?
– Да. Его жена с длинной косой жарит новые на керосинке. Только бы волосы не спалила!
– Чувствую запах отсюда (лепешек, не сожженных волос). Мм… Так и хочется отломить кусочек.
Потом слепой шумно нюхал мерзкую разваренную картошку, которой их кормили, воображая, что это лепешки с перцем, испеченные женой торговца.
Так двое мужчин проводили время. Валид начал постигать сингальский, а Деванампия был счастлив вернуть вместе со зрением жизнь своему товарищу.
Так между ними установилось полное согласие.
Тюремная жизнь следовала ритму красочных и точных описаний Деванампии. А если шел дождь и рынок был закрыт цветными навесами, мешающими наблюдению, или по вторникам, когда рынка просто не было, слепой все же настаивал, чтобы сокамерник подробно описал ему вид из окна.
Однажды шриланкиец, поднявшись на цыпочки и крепко вцепившись в металлические прутья решетки, рассказывал Валиду о странном событии, происходившем снаружи:
– Мужчина лет сорока, усатый, одет в белую рубаху и бежевые брюки, на костылях переходил улицу (там сумасшедшее движение!), и вдруг старая желтая машина, похожая на нью-йоркское такси, поехала прямо на него. Видя, что машина не может остановиться, калека бросил костыли и побежал к соседнему тротуару, рядом с тюрьмой, и под машину не попал. Невероятно!